Некоторых смущали объявления «5 рублей – 5 минут» в руках кое-кого из встречающих. Уж больно не походили эти дамы, явно вышедшие в тираж, на представительниц самой древней профессии. Впрочем, бабульки весьма профессионально уводили клиентов, как когда-то девицы легкого поведения из приморских борделей уводили пьяных матросов с пришвартовавшихся кораблей. Кстати, папа без труда выяснил, что вышесказанное предложение означает, что сдается комната в пяти минутах от моря за пять рублей. Правда, не уточнялось, в пяти минутах езды на машине, на автобусе или пешком, но в такие детали ошалелые от счастья отпускники не вдавались, и комнаты расходились бойко. Утром дачники предъявляли претензии, на что им предлагали не крутить мозги, а также другие части тела. Словом, «сделайте ша и не делайте хозяевам нервы». И бедным отпускникам под напором одесских аргументов ничего не оставалось, кроме как садиться на автобус, наполненный такими же счастливчиками с вокзала, и трястись как минимум пятнадцать минут до Отрады или Ланжерона.

Тем временем на перроне мама крепко держала меня за руку, при этом потеряв бдительность и на минуту забыв о чемоданах. Тут-то Одесса-мама и напомнила, что варежку здесь лучше не раскрывать.

Из задумчивости ее вывел голос:

– Мадам, позвольте к вам пришвартоваться?

В метре от нас стоял мужчина средних лет в парусиновых туфлях. Меньше всего он походил на человека, которого описывал Самуил, но мама на всякий случай вежливо улыбнулась.

– Шо вы-таки думаете за погоду? – продолжал обладатель парусиновых туфель.

Мама за погоду не думала, а больше беспокоилась о том, где мы будем жить, если нас не встретят. Так она и сказала навязчивому гражданину.

– Мадам, вам таки повезло. У меня есть чудная комната, только для вас и для вашего мальчика. Вы пойдите на Привоз и спросите за Аркашу. И вам скажут, что Аркаша не делает гешефт на хорошеньких девушках. Он торгует комнатами себе в убыток. За десять рублей вам будет подавать кофе с тюлькой на завтрак сам Ришелье. Вы будете купаться в море и в комплиментах. Вы будете в избытке каждый день иметь то, что видно у Дюка со второго люка. И это вам таки да, понравится!

В этот момент с последним чемоданом из вагона вывалился папа и посмотрел на незнакомца нехорошим взглядом. Тот как-то сразу стушевался и стал медленно отходить, мягко, как кот, ступая парусиновыми туфлями. Мама, проводив его взглядом, обернулась и охнула. Они с папой бросились к вещам, а я даже сначала и не понял, что случилось. Из маминых рыданий не сразу удалось разобрать, что пропала сумка, в которой были предметы первой необходимости, а самое главное – паспорта.

Как оказалось, обладатель парусиновых туфель просто заговаривал маме зубы, пока его верные жиганы шныряли по перрону и потрошили доверчивых, расслабленных отпускников. Папа рванул за незнакомцем, перепрыгивая через железнодорожные пути и уворачиваясь от мчащихся на него поездов. Вслед ему неслись мамины вопли о том, чтобы он был аккуратен, потому что без паспорта его не похоронят. Папа скрылся в клубах паровозного дыма, а мы с мамой пригорюнились на чемоданах, как скитающиеся цыгане у своих нехитрых пожитков.

Через минут пятнадцать вернулся папа с видом пораженца.

Минут десять они пререкались, кто именно не уследил за чемоданами, но деваться некуда, нужно было идти в милицию.

Тут, надо сказать, пригодились уроки деды Миши. Дело в том, что одним из тайных агентов Самуила, которого папе полагалось запомнить в первую очередь, был заместитель самого Гайдамаки, начальника Одесского областного отдела милиции. Звали его Гия Купатадзе. Знал Самуил Гию еще с тех пор, как тот был простым лейтенантом.

* * *

Познакомились они в женской консультации, куда Самуила периодически вызывали на сложные случаи. Случай у Гии был действительно непростой: он растил трех дочерей-погодок. Вы понимаете, что такое для грузина не иметь сына-наследника? Позор! Можно спокойно зарезаться во дворе той же женской консультации, заодно прихватив с собой не оправдавшую ожиданий жену и пару представителей обслуживающего персонала. Поскольку именно так Гия и грозился поступить, приведя в очередной раз беременную жену, то срочно вызвали Самуила, хотя что он мог сделать? Уж что получилось – то получилось. Разве только попробовать поговорить по-мужски. Хотя говорить с Гией было бесполезно. Он периодически хватался за табельное оружие и клялся мамой, что пристрелит того, кто придет с вестью, что у него опять родилась дочь.

Ультразвука в те времена еще не было, и Гию удалось нейтрализовать на несколько месяцев, но роды начались в срок, и весь персонал во главе с Самуилом трясся и просил главного врача вызвать оцепление и вместо чистых халатов выдать бронежилеты.

Фасад роддома как раз ремонтировали. Леса, капитально сооруженные строителями, придавали ему вид осажденной крепости. Санитарки и охранники дежурили по очереди и с воинственными криками сбрасывали со стен ошалевших от счастья папаш. Те, зализав раны, снова ползли наверх, подогреваемые самогоном и отцовским инстинктом. Вместе со всеми скакал под окнами и пытался вскарабкаться по лесам и Гия. Периодически его сбрасывал вниз дворник или женский визг из послеродового отделения на втором этаже, но кровь горца кипела, и он снова карабкался на свой Эверест по скользким после дождя доскам.

Что-то там в процессе родов не заладилось. Персонал весь и так мандражирует, а тут еще Самуил кесарево готовит. В общем, полный пердимонокль! Мамаша орет, вся бригада ее уговаривает. В этот момент в окне третьего этажа появляется небритая рожа и задает сакраментальный вопрос: «Ну как?» Охрана не уследила, за что им потом главный устроил мощный разнос.

Бедная Гиина жена, увидев прилипшее к стеклу лицо мужа в окне третьего этажа, от ужаса завопила – и ребенок вылетел из нее, как пробка из бутылки, на руки онемевшему Самуилу. Персонал, трепеща, склонился над орущим младенцем, и наконец все облегченно перевели дух. Одна из медсестер даже потом призналась, что никогда в жизни она еще так не радовалась мужскому половому органу, а уж в этом вопросе равных ей не было.

Сообщить новость вышел сам Самуил. Гия рыдал и палил в воздух. Вызвали его начальство, посадили за решетку охолонуть – правда, поставили в камеру бутылку и дали закуску. Всю ночь Гия куролесил, только к утру наконец слегка успокоился. И хотя Самуил клялся, что к полу младенца не имеет никакого отношения, счастливый Гия, как вы понимаете, возвел его в ранг Господа Бога и с тех пор считал себя его должником.

* * *

Так что, когда раздался звонок в управление и дежурный лейтенант с вокзала с издевкой сказал, что Гию ждет на вокзале семья от какого-то там Самуила, у которой украли паспорта, тот разразился таким матом, что у постового с вокзала напрочь отшибло желание шутить, а появилось сильное желание немедленно уволиться. Потому что Гия пообещал быть через пять минут, и если за это время не будут найдены паспорта или хотя бы веские аргументы, почему они до сих пор не найдены, то в Одессе станет как минимум на одного поца меньше. Расставаться с жизнью милиционеру не хотелось, и эти пять минут он использовал, чтобы организовать никому уже не нужное оцепление на вокзале и выдать нам временные справки, на получение которых обычно уходит не меньше месяца.