— Я буду звонить? — осторожно уточнил он.

— Да… да, только — тарифы. Мама говорит — вацап…

— Значит, будет вацап. Ксюша… — вздохнул он и тон его голоса изменился.

— Я сама позвоню вечером — с этого номера. Расскажу, что делала Янка, а это скоро — она уже зашевелилась. Поговоришь с ней… пока, Вадим.

— Да… пока.

Я посмотрела на маму, она изучала меня…

— Еще — подруге, мам? — набрала я Марине.

Извинилась за молчание.

— Да ладно, я и сама тут… отходила от всего.

Я осторожно поинтересовалась — что там у них со Славом?

— Валя будет представлять мои интересы при разводе.

Я слегка…

— Она же тоже работает с ними, а теперь будет и под ними… руководством, в смысле.

— Сказала — по фиг все и что внимательно присмотрится к Виктору. Зараза, мол, заразительна.

— У них дети, — покачала я головой.

— У тебя тоже. Что сама решила?

— Только решаю, Марин, я сейчас возле мамы.

— Да, — вздохнула она, — возле мамы, оно… легче решать. Не знаю даже — говорить или нет? Та дама…

— Уже знаю, да, — прервала я ее, не желая поднимать тему, но все-таки не удержалась и спросила: — А… причина?

— Без понятия, — ровно отвечала она, — что человеки говорят — привыкла не принимать во внимание. Она и сама могла не знать причин. В нормальном состоянии такое с собой не сотворят. Тут или полный п…ц настал, или просто аффект, влияние момента. На вид вполне себе разумная дама была. Ну… звони, Ксюша, вернешься — пообщаемся. И Валя подтянется, если что, — помолчав, пообещала она. И я поняла смысл сказанного — если решусь на кардинальные перемены.

— Ксюша… — заговорила мама, положив на столик телефон. Взглянула на Янку, скосившую на него взгляд, улыбнулась и убрала в карман: — Тут порядок такой — женщины не садятся за стол вместе с мужчинами. Мы с Джаухаром его не соблюдаем — он приходит кормиться сюда — на женскую половину. Готовит прислуга — у нас работает семейная пара. Муж — водителем и садовником, а жена — на кухне и по уборке. Готовит она изумительно, но и я частенько даю гастроли — когда хочется удивить и порадовать. Или ностальжи вдруг… и такое бывает. Так я о чем? Ты не против, если мы пообедаем вот прямо здесь и все вместе?

— Вместе? — слегка струхнула я. К такому экстриму еще не была готова: — Что — и Адиль тоже?

— Нет. Он соблюдает традиции и у него сегодня как раз… приемный день, — с сожалением улыбнулась она и внимательно посмотрела на меня: — Ему привезут женщину.

— Женщину? — соображала я. Дошло…

— Проститутку? Мам… я все понимаю, но ты… Ты же говоришь это только для того, чтобы лишний раз… — замялась я, — чтобы не допустить моего интереса к нему? Это исключено, я его вообще не совсем человеком восприняла. Но вот сейчас ты приземлила его конкретно, — лукаво улыбнулась я ей, — живой человек, оказывается. И потребности у него живые. Я не ханжа, мам, все нормально.

Она выдохнула с облегчением:

— Раскусила… Здесь сурово соблюдаются нормы исламской морали, но мужчины… они и есть мужчины. Подпольные бордели и тут есть. И там, в основном, Африка, буддистская Азия… ну и европейки.

— Да уж… А откуда информация?

— И это вопреки всем запретам, — постучала она пальцем по смартфону — интернет, мол: — Такое вот лицемерие… Особенно «летние браки». Вступать в сексуально-денежные отношения с местными мусульманками строжайше запрещено, поэтому заключают официальное соглашение на временный брак — на период выезда в «отпуск» — в Европу, например. И временная жена сопровождает «мужа». Вернулись — брак расторгли, и оп — мужик вернулся в семью. Расплачиваются за это, само собой — деньгами, драгоценностями.

— Та же проституция, — согласилась я.

— Сти… ту… цы, — напрягалась Янка.

— Гос-споди… — расстроено прошипела мама, поднимаясь с дивана: — Ребенок совсем взрослый — уже активно воспроизводит. Что это мы? Расслабились совершенно непозволительно. Янка, а айда — сад тебе покажу? Нужно ее предупредить, — повернулась она ко мне, — там алоэ и не только… чтобы не укололась нечаянно.

Откинувшись на подушки и расслабившись, я наблюдала за мамой. В сиренево-розовом балахоне, подхваченном на бедрах изумительной красоты поясом — шитым золотыми нитями по розовому атласу, смотрелась она замечательно. С тех пор, как я видела ее, она поправилась и стала выглядеть моложе. Здесь — у себя дома, она не прятала волосы, а между грудей у нее я заметила блеснувший крестик. Значит «никах» между мусульманином и христианкой здесь действительно разрешен. Но не одобряется. И неужели правда то, что Джаухар заплатил такой огромный штраф за брак с мамой? Совершенно немыслимые деньги…

Наверное, этот день «сделал» мою жизнь, не иначе — я просто не помнила столько впечатлений «за раз». Даже случилось что-то похожее на эмоциональный срыв — казалось, я никогда столько не говорила, как потом с мамой, и так непримиримо, на таких эмоциях. Так яростно отстаивая свою точку зрения. Слишком сильно поразила меня жизненная ситуация Адиля — и отчаянная, нелепая по самой своей сути беспомощность молодого, красивого парня и то, как он уже врос, укоренился во все это, вжился по-своему. Наверное, на это тоже потребовалось своего рода мужество, но все равно! Одно дело, если совсем отсутствует выбор! Но происходящее тут — с ним, было в корне неправильно, на мой взгляд, и нехорошо попахивало трусливым смирением. И, конечно же, я знала — как сделать было надо… И сама, наверное, не понимала тогда — против кого или за что на самом деле я воевала в тот вечер? И до этого хватало впечатлений — плохих и хороших, но вот проститутки Адиля стали, наверное, последней каплей

Да и, кроме этого, переосмыслить той ночью пришлось многое…

Раскинувшись на широкой постели рядом с Янкой, я думала… думала… Перед глазами все стоял этот знаковый «прием пищи». Смешно… Впору было посмеяться над собой, своей верой в стереотипы, пониманием значимости «своего, правильного» и их странной инакости… Бред все — я понимала это сейчас совершенно отчетливо. В отношениях между двоими никакой роли не играют культура, менталитет, условности и привычки. Есть двое, а все остальное — фоном, шумом, к которому можно приспособиться или просто игнорировать его — на выбор. Самое главное — не порушить, не пошатнуть в себе то самое ощущение — тонкое и почти нереальное, сквозящее в каждом взгляде, в каждом жесте и слове. Устойчивое и крепкое ощущение полноты счастья, которое открылась мне, когда я наблюдала маму и ее мужа вместе.

Я плакала потом ночью… много плакала. Чтобы не сорваться в совсем уже истерику, время от времени касалась Янки — клала руку на ее ножку, легко гладила тонкие, как пух, волосики. У меня была она и это было здорово! И нужно было признать, что не всем дано… не всем положено то, что имела сейчас мама и это правильно — Джаухар объявился вдруг, как награда ей за пятнадцать лет верности памяти папы, и за то, что она делала для меня.