Просидев в заточении под кондиционером два дня и дождавшись, наконец, затишья, мы с мамой приняли приглашение съездить в гости.

Джаухар отвез нас к маминой знакомой — той самой, у которой дом был «по понятиям». И я даже успела увидеть его снаружи — настоящий восточный дворец, но и только… Мы вынырнули из кондиционированной прохлады автомобиля на солнцепек — тридцать девять ощущались не на много прохладнее сорока двух. Машина сразу же тронулась с места и меня обдало запахом выхлопной трубы. Я нечаянно вдохнула… а дальше «в зобу дыханье сперло» и в глазах резко потемнело.

Только к вечеру вернувшись на нашу женскую половину, я молча прошла к дивану, улеглась, отвернулась к стеночке и затихла так. Мама занималась Янкой, кормила ее… Потом присела возле меня. Помолчав, спросила:

— Но это же все решает, Ксюша? Двое детей — это уже двое… — и замолчала, потому что у меня затряслись плечи: — Не плачь только… ты что — смеешься?! — поразилась она, растерянно улыбаясь.

— И… извини, я уже — успокоилась, — клокотало у меня в груди, — чтобы дети… это с женой нужно спать, мам, а не обходить по дуге месяцами, как прокаженную. И это все решает — да… — набирала я номер Вадима, пока еще были на это силы и хватало смелости. Может потому, что рядом мама?

— Вадим… — выдохнула я, — когда я узнала про Лену… я ушла из дому и тоже изменила тебе. Тогда, когда ты не мог дозвониться. С кем — не знаю. Просто… таксист, первый встречный — чтобы не чокнуться или не сделать что-то с собой. Сразу хотела сказать, но ты же — без подробностей, вот и я… так же. Такие дела… — слушала я некоторое время оглушающую тишину в трубке, потом отключила связь сама. Прошептала дрожащими губами:

— Ну-у и… и ожидаемо. Господи… — и с силой, до боли сжала кулаки между коленями, стараясь хоть как-то собраться, чтобы не пугать дочку и маму.

— Почему ты не сказала про ребенка? — допытывалась она, — ты же не сказала самое главное!

— Мама… Ты что — еще не поняла? Это не его. Три недели! А еще вернее — четыре, я точно знаю дату. Это тот… носатый, — наливалась я почему-то краской аж до боли в щеках, — защита была — я помню, но видно… проруха та самая. У Вадима была женщина и он даже не смотрел на меня эти полтора месяца, не то, чтобы… Какой ребенок?!

— Твой, получается, — пробормотала мама.

— Да кому он нужен?! Такая нелепая, ненужная беременность — глупость, — объясняла я ей, — никого не будет — это понятно. Вадиму я и без него уже не нужна, а одной двоих маленьких детей не потянуть — физически. Да я понятия не имею — кто отец! Такие вещи нужно планировать, — несло меня, — и дети должны быть желанными…

— Дети — всегда благословение Аллаха, бинти, — раздалось за моей спиной. И я резко зарылась лицом в ладони… Как же я не хотела, чтобы он все это знал! Какой же это стыд! Но он был там — в той машине. Сам вызвал врача, хотя я и протестовала, очнувшись, а потом возил меня в медицинский центр… Мы все молчали, только Янка, увидев, что мама успокоилась, снова стала хлопать пупсом по воде. Брызги разлетались во все стороны, ярко сверкая в свете вечерних ламп. Ей давно пора спать — шевельнулась мысль. Но нужно было еще кое-что…

— Надеюсь и… верю даже, что все это не скажется на вашем отношении к маме, — решилась я, наконец, — она правильно воспитывала меня. Я уеду и все исправлю. И со всем справлюсь — не сомневайтесь. Справлюсь сама и квартира в Подмосковье мне не нужна. Дальнегорск… там привычно и тихо. Я хочу туда, мама, хочу туда…

— Как скажешь, Ксюша, как скажешь… выпей, пожалуйста. Вот так… — вытерла она мне подбородок после того, как я, давясь, выхлебала всю воду из пиалы.

— Не плачь, любимая… — тихо говорил ей Джаухар, — все будет хорошо. Обязательно. У нас сильная дочка и она решит правильно. Только не плачь, — обнимал он маму.

Захотелось умереть… это было бы лучшее, что я могла сделать — Яна не пропадет с ними… Хотя нет! Нет же — здесь ей нельзя. Эти их побивания камнями, «летние браки», жара эта треклятая, влажность липкая, песок противный…

— Не плачь, мама, правда. Потихоньку разгребем, — будто очнувшись, достала я платок и осторожно высморкалась. Руки подрагивали, голос тоже: — И что я так расклеилась? Простите, ради Бога! — сжалась я на диване, обхватив руками колени.

Сама себе я напоминала нахохлившегося и больного, почти издыхающего воробья — такая же жалкая.

— Слушай… у меня тут есть кое-что, — вспомнила вдруг мама, — точно! И ты тоже послушай, родной… ты обязательно поймешь, хотя и не все понимают, особенно мужчины. Слышишь, Ксюша? Яночка! Сейчас у нас будет песенка про жирафа, — поднялась она с места.

— Зия… зиррахва! — полетел в сторону Янкин пупс.

— Да-да… — возилась мама с дорогущим музыкальным гаджетом.

Скоро прозвучали первые аккорды и слова — как холодная вода в жару:

— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко на озере Чад Изысканный бродит… жираф.

Янка обрадованно пискнула, услышав знакомое слово. Мама улыбнулась ей, прижимаясь к мужу, который, встав, опять обнимал ее за плечи. А я просто смотрела перед собой и слушала:

— Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер…

… Я знаю красивые сказки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала болотный туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя…

И у меня все будет — думала я, даже не пытаясь стирать быстро бегущие по щекам слезы. Нужно перетерпеть это время, пережить, хорошенько подумать… и найти, в конце концов, для себя своего собственного жирафа — что бы это ни было.

— И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Ты плачешь? Послушай… далёко на озере Чад

Изысканный бродит… жираф…

Что Вадим чувствовал? Сложно сказать… То, чего было слишком много в нем, что, сплетясь в тесный и неудобный клубок из теплых чувств, переживаний, опасений и даже страхов… оно вдруг обрушилось. Рухнуло разом от пары слов, оставив внутри вакуум.

Так бывает, когда мучительно пытаешься что-то вспомнить и от этого становится только хуже — сознание будто ставит блок и ты понимаешь — бесполезно, нужно просто ненадолго отвлечься от проблемы. Потом решение придет само собой, потому что запрос уже сделан — просто сейчас идет его обработка. Вот и он перестал пытаться разобраться в себе… мотнул головой, будто боднул кого-то, включил телевизор и просто сидел, бездумно глядя на экран.

Постепенно ступор проходил, замелькали клочки мыслей, воспоминания… И что-то он выхватил, о что-то запнулся сознанием… понимание пробило защиту, захлестнуло возмущенной волной, буквально ошпарив мозг! Он будто со стороны увидел себя — стоящего перед ней на коленях. Как идиот, он стоял на коленях и просил о прощении… шлюху. Его любимая, домашняя Ксюша — шлюха! С первым встречным — это как? В машине…? А он не стал. Он не стал — по углам, от нее… не смог. А она смогла. Вадим пытался представить это и ее там — не работало. Чтобы подключилось воображение тоже нужно было время. Ну… или помощь.