И буду кричать, все время кричать: Господи, спасибо! Спасибо, Господи!

Ты держал меня в Своих руках, а я думал: это бабушка меня держит. Ты принял обличье бабушки, и я не видел лица Твоего. Настанет день – Ты улыбнешься и снова возьмешь меня в руки Свои, и спрячешь сначала за пазухой Своей, как малую птичку, как седую собачку, а потом положишь Себе на ладонь, рассмотришь: драгоценные, белые кости твои, старик, Ты скажешь, драгоценные серебряные волосы твои и морщины твои! – и, как изогнутое старинное серебро, положишь меня в шкатулку Свою. Туда, где хранятся все мертвецы, самые великие сокровища Твои».

Он не понимал, почему разговаривает с Богом. Он никогда не верил в Него, тем более не говорил с Ним. Это произошло само собой. Он так не хотел. А вот так получилось.

Когда вылились все слезы – кончились восторги. И замерли все слова. Ром утих, перестал шептать и невнятно молиться. Он умиротворенно уснул, чувствуя, как медленно вливается в жилы целебное снадобье из тонкой прозрачной трубки. Левый бок ныл и болел, исчезал мороз анестезии, приходило и расцветало живое страдание. Теперь он радовался боли, готов был перетерпеть ее – любую: боль была признаком жизни, и ему очень хотелось жить.

Ром выписался из больницы, пришел домой, изо всех сил бодрился. Карманы и сумка набиты не конфетами – лекарствами: купил по дороге в аптеке. Бабушка открыла дверь – и замахала руками: внучек, как же ты похудел! Тебе надо отъесться! Я тебя откормлю!

И варила, жарила, парила, стояла на кухне бессменно, пока ноги не подкашивались и в голове не кружились, вальсируя, знойные пары. Ром угрюмо сидел в спаленке. Учебники, книги, тетради. Цифры, формулы, знаки. Диаграмма Герцшпрунга – Рессела. Сфера Шварцшильда. Черная дыра. Жизнь, ты черная дыра. А смерть – белая: ступишь туда – и сиянье ослепит.

Он до болезни не знал, где у него находится сердце.

Теперь он то и дело прислушивался к тому, что происходит у него слева, внутри исхудалой груди, под ребрами: бьется? Болит? Колотится? Жалобно плачет?

Сердце стало живым и капризным, маленьким зверьком в клетке ребер, влажной улиткой, что ползала взад-вперед по кровавым потрохам. Он не знал, чем его улестить.

А бабушка не знала, как развлечь и ободрить его.

Она могла только петь.

И она пела.

Держа на коленях «ОБЩЕДОСТУПНУЮ АСТРОНОМIЮ» Камиля Фламмариона, лупу в одной руке и старинный янтарный наперсток – в другой, бабушка пела Рому о дальних странах, о соленых теплых океанах, о громадных белых раковинах на их берегах; о смуглых девушках, что танцуют танго и сальсу, самбу и румбу; о зловещих мачо с острыми ножами в кулаках; о солнечных сомбреро и ярких, как красные атласные флаги, попугаях в зеленой лаковой листве. Ром слушал и забывал о боли в сердце.

– Бабушка, откуда ты знаешь песни про дальние страны? – спросил старуху Ром.

В ответ услышал:

– Я никогда ничего не знаю, я всегда пою, что чувствую. Ты выпил на ночь лекарство?

Рома покоробило. Хоть на миг он хотел забыть о болезни.

Он поцеловал бабушку в темя и пошел спать.

Плотно закрыл за собой дверь спаленки.

Лег на кровать, не раздеваясь.

И не спал всю ночь.

И всю ночь за окном шел холодный дождь.

Дождь стучал и стучал по карнизу, по сердцу стучал.

В ритме сердца стучал.

«Я буду.

Я буду бороться.

Я буду сопротивляться.

Я хочу жить! И буду жить!

Я нравился одной студентке, кудрявой девочке. И девочка нравилась мне. Мы даже начинали дружить. Даже спали вместе на ее узкой коечке в общежитии. Девочка была беленькая, маленькая, как куколка, и, кажется, очень одинокая. Ухватилась за меня, как за соломину. Чтобы выплыть. Откуда? И куда? Мы недолго встречались. Она бросила меня сама. Ради взрослого, намного старше ее, мужчины. Она занималась с ним английским языком. Он дарил ей букеты. А я ей ничего не дарил. Как ее звали? Я помню. Но не скажу! Не хочу вспоминать! Она репетировала этого мужика, и она с ним легла в постель! Не хочу ее осуждать. Не буду! Я для нее был мальчик. Мальчишка. Студент. Она однажды была у нас дома, изучающе глядела на бабушку. Бабушка не понравилась ей. А она не понравилась бабушке, я видел, но бабушка тщательно скрывала это: накрыла на стол, подавала сосиски с картошкой, помидорный салат, апельсиновый сок. А она съела сосиски, выпила сок да и спрашивает так вызывающе: «А орехов у вас нет?» Это вместо спасибо.

Люди встречают друг друга. Люди спят друг с другом. Люди бросают друг друга. Люди закапывают друг друга в землю. Так было всегда. Так будет всегда.

Та девочка беззастенчиво красила розовой помадой губы и щеки. Пила пиво. Как парень. Она приехала из другого города, и общежитие было ее сиротьим домом. Она хотела, чтобы я взял ее в жены, да нашла более завидного жениха. И правда, кто я такой? Нищий студент. Квартирка маленькая. Старая бабушка. Разве я – выгодная партия?

У нее были очень мягкие кудряшки. Нежные такие. Светлые. Головенка как одуванчик. Она называла меня смешными и ласковыми именами, дарила открытки с приклеенными блестками. Она вырвала меня с кровью из своей маленькой жизни. Она уже стала моим прошлым.

Она не знала, что у меня больное сердце.

Нет. Оно не больное. Оно здоровое.

Мне все наврали доктора. Я не болен. Я здоров!

Жизнь велика. Я не знаю ее. Я только начал жить. Я хочу и буду жить. Бабушка пела мне песню о соленом океане. Я увижу его. Я поплыву в его волнах».

Вот снова зима. И снова зимнее черное небо, полное созвездий. Огромных, жарко пылающих, влажно катающихся во тьме, как глаза в глазницах, звезд. Синие, желтые; кирпично-алые, вот радужный слезный блеск Сириуса, он низко стоит над горизонтом, в его зеленых лучах вспыхивают пожарищные красные искры. Вот голубая красавица Венера, в подзорную трубу виден ее тонкий серпик, как у Луны. Вот оранжевый глаз Тельца – Альдебаран.

Россыпь, веер созвездий над головой. Над маленькой, одинокой человечьей головой в меховой шапке.

Ром один выходил глядеть на звезды. Бабушка уже не могла разделять с ним наблюдения, мерзнуть и ежиться на морозе. Бабушкину шубу из китайской выдры всю съела моль, но Ром не выбрасывал шубу – жалко было: укутал ее в мешок, сшитый им самим из двух простыней. Шуба сиротливо висела в старом шифоньере, прижимаясь меховыми боками к старым пальто мертвого дедушки и мертвых Роминых родителей. Шубе было больно и одиноко, она хотела ласки.

Бабушка никогда и ничего не выбрасывала из старых вещей.

Из вещей мертвых.

Звезды тихо горели и шевелились над головой, Ром приставлял к глазу окуляр подзорной трубы. Ого, как хорошо сегодня видно Юпитер и четыре его спутника! На самом деле астрономы сейчас их много открыли. То ли шестьдесят пять, то ли шестьдесят семь, он не помнил. Большое семейство у Юпитера. Клан.