Мне очень непросто. Вчера вечером, когда погасили свет, он сказал: «Поверить не могу, что она разрешила этому негру поменять тебе имя. Какое неуважение». Я притворился, что ничего не слышал. Сказать даже одно слово означало бы предать Роя-старшего. Он дал мне свое имя и все, что я имею. Он стал мне отцом, вернее, он и есть мой отец. Но здесь мой «батя» – Уолтер.

На меня свалилось слишком много всего, Селестия. Я знаю, что обещал ни о чем больше тебя не просить, но нарушу слово. Пожалуйста, приезжай меня навестить. Мне очень нужно увидеть твое лицо.

С любовью,

Дорогой Рой,

В этом письме я хочу попросить у тебя прощения. Пожалуйста, прояви терпение. Я знаю, прошло много времени. Сначала у меня были сложности, но теперь причина, по которой я тебя не навещаю, банальна и проста. В праздники у меня завал в магазине. Но через выходные моя помощница, Тамар, подменит меня (она учится в Эмори[31], безумно талантливая, делает потрясающие стеганые одеяла, просто дух захватывает).

Пока Тамар следит за магазином, мы с Глорией поедем к тебе. Глория хочет отвезти Оливии свой знаменитый черничный пирог, а мне не помешает компания.

Я знаю, ты в ярости, и ты имеешь полное право сердиться. Но я надеюсь, мы не станем тратить наше свидание на злость. Когда мы встречаемся, время становится очень ценно. Если можешь, прости меня. Если я объяснюсь, станешь ли ты слушать? Скажи мне, что я могу сделать, чтобы все исправить?

Что, кстати, об этом думает Уолтер? Надеюсь, ты не слишком меня ругал – не хочу произвести на своего свекра плохое впечатление при первой же встрече. (Ты же нас познакомишь, правда?) Как вы справились с недавним потрясением? Догадываюсь, потрясен только ты, но уверена, что ваши отношения изменились. Ты рассказал Оливии? Столько всего еще нужно обдумать. А пока напиши мне его данные, чтобы я могла послать ему немного денег на праздники.

Знаю, твоя гордость тебе не позволяет, но позволь мне порадовать вас с ним. Ведь вы семья. До встречи,

Дорогая Селестия,

Спасибо тебе, что приехала ко мне. Знаю, ехать далеко, знаю, ты очень занята. Ты изменилась. Сначала я подумал, что это ты так похудела, потому что твое лицо заострилось. Но потом я понял, что дело не во внешности. С тобой все хорошо? Может, у тебя в жизни происходит что-то, о чем мне стоит знать? Не подумай, что я так завуалированно спрашиваю, есть ли у тебя кто-то еще. Я вообще об этом не думаю, просто хочу узнать, что происходит. Когда я тебя увидел, я смотрел тебе в лицо, но тебя не видел.

Не могу объяснить это чувство словами,

Дорогой Рой,

И что я должна тебе ответить? Да, я сбросила пару кило. Отчасти намеренно – в последнее время я часто летаю в Нью-Йорк, а ты знаешь, какие там все стройные. Не хочу казаться какой-то простушкой «с юга», любительницей народного творчества. Если я хочу, чтобы моих кукол воспринимали серьезно, мне нужно соответствовать, в том числе внешне. Но думаю, тебя тревожит не моя талия.

Изменилась ли я? Прошло почти три года, так что да, скорее всего, я изменилась. Вчера я сидела под деревом гикори во дворе. Только там мне по-настоящему хорошо и спокойно. Знаю, хорошо звучит немного скудно, но в последнее время такое со мной бывает редко. Даже когда я бываю счастлива, от хороших новостей меня словно отделяет некая преграда. Будто ешь ирис, к которому прилипла обертка. Но переживания, которые терзают людей, дерево не тревожат. Я представляю, как оно росло на этом же месте еще до моего рождения и останется тут, когда мы все умрем. Возможно, эти мысли должны меня расстраивать, но мне не грустно.

Рой, мы стареем. Каждую неделю я вырываю из головы один или два седых волоска. Краситься еще рано, но тем не менее. Разумеется, мы еще не старики, но уже не подростки. Возможно, ты заметил именно это – как идет время. Есть ли у меня кто-то еще? Ты написал, что не собираешься задавать этот вопрос, но все равно его задал, хоть и написал, что не задаешь. На моем пальце надето твое кольцо. Больше мне добавить нечего.

Дорогая Селестия,

Оливия заболела. В воскресенье Рой-старший пришел ко мне на свидание без нее. Увидев, что он сидит на крохотном стуле один, как взгромоздившийся на гриб медведь, я сразу понял, что есть новости, и новости плохие. Он говорит, у нее рак легких, хотя она не притрагивалась к сигарете двадцать три года.

Я хочу, чтобы ты поехала ее проведать. Знаю, что я сам уже давно ничего для тебя не делал. Меня не покидает чувство, что я по горло в долгах – у меня уже было такое в Морхаузе, когда я взял кредит на образование. Сначала я рассчитал, сколько набегает в день, потом в час, потом в минуту. Я знаю, ты не ведешь учет, но я веду. Я прошу тебя приезжать ко мне на свидание. Я прошу тебя посылать мне деньги. Я прошу тебя подгонять дядю Бэнкса. Я прошу тебя напоминать мне, кем я был прежде, чтобы я не забыл себя и не смешался с толпой остальных негров в тюрьме.

У меня такое чувство, что я прошу, прошу, прошу и прошу, а ткань истончается и скоро порвется. Я не сошел с ума, я все вижу. Я знаю, что ты уже не навещаешь меня, как раньше. Я знаю, как выглядят настоящие чувства, и знаю, как выглядят обязанности. И у тебя во взгляде только долг.

И вот я тебя прошу. Я знаю, что прошу о многом. Знаю, что ехать далеко, а вы с мамой никогда не были близки. Но, пожалуйста, посмотри, как она, и напиши мне то, о чем папа не скажет.

Дорогой Рой,

Я обещала никогда не отправлять тебе это письмо. Но это оно. Прежде всего я хочу попросить у тебя прощения. Я хочу сказать, что мне невыносимо даже писать эти слова. Я не говорю, что мне больнее, чем тебе, потому что знаю, какую боль ты испытываешь каждый день, и, что бы ни происходило со мной, с твоей болью это не сравнится. Я понимаю, что не чувствую твоих страданий, но я тоже мучаюсь и больше так жить не могу.

Я не могу больше оставаться твоей женой. С одной стороны, я даже не успела по-настоящему ей стать. Мы были женаты всего полтора года, когда нас поразила молния, и отсчет пошел на месяцы, будто мы ждем ребенка. Вот уже три года я честно пытаюсь быть женой, при этом не живя в браке.

Ты решишь, что виноват другой мужчина, но тут дело в нас двоих, в хрупкой нити, которую искромсал тюремный срок. На похоронах Оливии твой отец показал, насколько сильна может быть связь между женой и мужем. Если бы он мог, он бы лег в могилу вместо нее. Но они прожили в одном доме больше тридцати лет. В каком-то смысле они росли вместе и выросли вместе, и, если бы она не умерла, они бы и состарились вместе. Вот это и есть брак. То, что есть у нас, браком не назовешь. Ведь брак сосредоточен не только в сердце, но и в жизни. А у нас с тобой разная жизнь.