Мы сидели молча, я боялся разбудить ребенка. Казалось, Фэт думала, что он после кормления крепко спит, и говорила громко.

— Ты знаешь, они разрешили мне оставить его рядом с собой.

— Хорошо.

— Ты был в палате у мамы, когда принесли меня?

— Да, был.

— Интересно, мама знает?

Я не предполагал, что Фэт это волнует, что она вспоминает о Пэт.

— Я полагаю, что она знает, Фэт.

— Я свяжусь с ней и расскажу, что она стала бабушкой.

— Ты должна это сделать. Можешь передать ей привет от меня.

Вот что произошло, Ваша честь, 23 декабря 2005 года. Моей девочке было двадцать пять лет, но она все еще скучала по матери. Разве мог я представить, что ее сына, моего внука, которому был всего один день, я увижу столько раз, что мне хватит пальцев на руках, чтобы пересчитать.

На День подарков Фэт привезла Сэта домой. Ему приготовили комнату, я покрасил в ней стены. Это была единственная чистая комната в этой развалюхе. Пожав руку Хайнцу, я поздравил его и вернулся домой.

Я старался заезжать к ним после работы, захватив с собой погремушку или какую-нибудь другую игрушку, но Хайнц обычно говорил:

— Они спят, Мэд. Уже поздно. Как вы будете возвращаться?

Поэтому я видел Сэта пять или шесть раз до звонка, который раздался в субботу, в марте 2006 года, в десять минут одиннадцатого. Звонила Фэт.

— Отец, ты должен немедленно приехать. Сэт в больнице.

В центральной больнице Форстера двери были оббиты резиной. Они отделяли поступающих больных от родственников, которые их сопровождали. После того как позвонила Фэт, мне понадобилось пятнадцать минут, чтобы доехать до больницы.

Сэта уже не было в приемном покое, там сидели только Фэт и Хайнц. Лицо Фэт сморщилось, брови сошлись на переносице, она покусывала нижнюю губу. Я спросил:

— Что случилось? Где он?

— Мы не знаем.

— Вы не знаете, где он?

— Они увезли его куда-то.

— Отец, ему очень плохо. Сегодня утром, когда я пришла разбудить его, я заметила, что он очень болен. У него дергалась голова. Я не знаю, что мне делать.

— Вы поступили правильно. Вы привезли малыша туда, куда нужно.

Я подошел к стойке, где сидела медсестра, и сказал:

— Я — Мэд Атлей, дедушка маленького мальчика. Его мать — моя дочь. Вы можете сказать, что с ним?

Медсестра посмотрела поверх моего плеча в сторону Фэт и ответила, что ребенку оказывают помощь. Фэт подошла ко мне, положила руку на плечо и увела меня в сторону.

— Отец, мы уже задавали ей все эти вопросы.

— Глупо держать вас здесь. Ребенку нужна мать. Что говорит доктор?

— Мы не видели доктора. На все вопросы отвечает медсестра.

— Все правильно. Это государственная больница. Успеет ли доктор осмотреть всех больных?

Я решил сам поговорить с врачом и направился к стойке, но Фэт подошла ко мне и попросила не устраивать сцен.

Для нас начались мучительные минуты ожидания. Возле нас бегали дети, взрослые просматривали старые журналы. Молодой парень на костылях нашел свободный стул и положил на него ногу. Наконец из-за оббитых резиной дверей появилась женщина, держа в руках табличку, и спросила:

— Атлей-Хайнц?

Я не сразу понял, кого она вызывает, но Фэт вскочила, и женщина задала вопрос:

— Вы мама Сэта?

Фэт кивнула, и женщина попросила ее следовать за ней. Когда Фэт и Хайнц направились к двери, я не выдержал и сказал:

— Я тоже пойду с вами.

Женщина вопросительно посмотрела на Фэт, та кивнула, и мы втроем направились в маленькую комнату, в которой стоял стол и пластиковые стулья. Я спросил:

— Где Сэт?

— Сэт в реанимации.

— Давайте пройдем туда, бумаги оформим позже.

— Состояние Сэта стабилизировалось. Нам необходимо поговорить с его матерью.

Женщина вышла из комнаты. Я присел на пластиковый стул, такие же стулья с коричневыми стальными ножками были у Фэт в начальной школе. Я уговорил дочь сесть, и Хайнц взял стул. Я не мог избавиться от мысли о том, как он глупо выглядит: такой огромный, весь в татуировках, с большим лбом, большими руками — на этом маленьком стуле.

Нам не пришлось долго ждать. В комнату вошли две женщины: одна молодая, около двадцати или двадцати двух лет, другая старше, около пятидесяти. Я сразу понял, что они не врачи. Не спрашивайте меня, как я догадался. Может быть, по внешнему виду: они выглядели неопрятными, врачи так не выглядят.

Женщины представились. Я не запомнил их имен, запомнил только, что они не из Форстера. Они были из «John Hunter». Это большая клиника рядом с Ньюкаслом. Как я и предполагал, они не были врачами. Они были социальными работниками. Я уже встречался с такими, как они. В начале 1980-х они появились в нашем районе, стали бороться с граффити, по их мнению, уродующими внешний вид города. У этих работников были свои представления о том, чем должны заниматься дети, живущие в наших кварталах. Я не видел смысла в их работе.

Женщина постарше заговорила первой. Она сказала:

— Донна-Фей, нам нужно поговорить с вами о Сэте и о том, что с ним произошло.

Я подумал: что за нелепость? Мы даже не видели доктора. О чем мы должны говорить? Я задал вопрос:

— Где Сэт? Когда мы наконец увидим Сэта?

В это время молодая женщина произнесла:

— Сэта собираются перевезти в клинику «John Hunter».

У меня застыла кровь в жилах: все в Форстере знали, что больного переводят в «John Hunter», только если местная больница не может справиться с проблемой. Если Сэта переводят в другую клинику, значит, положение серьезное.

Я спросил, могу ли увидеть доктора, и понял, какой будет ответ. Молодая женщина достала из папки листы бумаги и протянула их Фэт через стол, объяснив, что эти документы необходимо подписать. Это разрешение на перевоз Сэта и на вызов машины «скорой помощи». Фэт подписывала бумаги и плакала.

Когда все документы были подписаны, молодая женщина сложила их, сунула в конверт и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась и села. Тогда женщина постарше начала разговор с моей дочерью. Они пытались обвинить Фэт в том, что она била своего сына.

Они не сразу сказали это, прямых обвинений не было. Они пытались заставить Фэт или Хайнца сделать добровольное признание. Все это было продумано, сейчас я это понимаю.

Старшая спросила:

— Мисс Атлей, сколько недель Сэту?