Доктор поклонился Гессу и вышел из комнаты. Он спустился по лестнице на первый этаж, прошел через узкий проход в подвальное помещение.

У тяжелой стальной двери стояли двое в штатском, один молча нажал кнопку на стене, и дверь бесшумно отъехала в сторону.

Маленькая комнатка три на четыре, рабочий стол с шифровальным аппаратом, два телефона без номерных дисков. Окон в помещении нет, слышен звук невидимого вентилятора. Шифровальщик молча склонился над машиной.

— Премьер-министру. Лондон, 17 августа 1941 года. Состояние пациента нормальное. Адекватен, память сохранена, эмоции соответствуют раздражителям. Признаков депрессии нет. Психофизиологическое состояние не вызывает опасений. В порядке превентивного лечения пациент получит таблетки для лечения язвы желудка. От приема таблеток пациент не отказался.

Глава 22

Гитлер отчитывает Бормана

Перед столом Гитлера стоял Мартин Борман.

Борман, полноватый, средних лет мужчина, был одет в свободный мундир серо-мышиного цвета без воинских знаков отличия. Только на кителе, застегнутом на все пуговицы, под самым воротником пришпилен крест за заслуги. На рукаве — красная повязка со свастикой. По лампасам на его тщательно выглаженных брюках можно было угадать генеральское звание.

Перед собой на вытянутых руках Борман держал бумажную папку, в которой можно было различить листы с крупным машинописным шрифтом.

Все знали, что Борман близорук, но он избегал носить пенсне, как это делали генералы Генштаба, и его доклады всегда печатались крупным шрифтом.

— Мой фюрер, по моим сведениям, Гесс предал рейх, — Борман сделал шаг к столу и продолжил: — Нет никаких сомнений в этом. Прошу разрешить принять меры к семье.

Гитлер, не глядя на Бормана, покрутил в руке карандаш, пытаясь его острием наколоть кусочек резинки, лежащей на столе.

— Говорите, нет сомнений, Борман?

— Нет, мой фюрер.

— Вы уверены? — Голос Гитлера был спокоен, только движения карандашом выдавали его состояние.

— Да. Все здесь, — Борман постучал пальцем по папке, показывая, где у него информация на Гесса.

— Тонковато. Тонковато, рейхсляйтер. Папочка очень тонкая. Это все, что у вас есть на Гесса?

Борман все еще не понимал злой иронии Гитлера.

— Тут достаточно, мой фюрер.

Гитлер вскочил, оперся обеими руками на стол и несколько секунд смотрел на Бормана молча, затем неожиданно начал кричать, жестикулируя одной рукой:

— Вы меня спросили? Вы мне пришли дать указания? Чушь. Вы городите чушь, Борман! Кто вас надоумил этой низости? Это не ваше дело — судить Гесса. Радуйтесь, генерал, что заняли его кресло. Вам мало этого?!

Борман вытянулся, принимая позу солдата, стоящего у флага рейха, быстро закрыл папку и вскинул правую руку вверх.

— Яволь, майн фюрер, зиг хайль!

— Вы идиот, Борман?

— Нет. Я понял теперь, что нам нужно. Понял.

— Поняли? — Гитлер неожиданно снизил тон. — Не уверен, Борман, не уверен.

Борман, поняв, что вспышка ярости фюрера позади, тихо вздохнул и опять открыл папку.

— Я понял, что это был ошибочный доклад. Точнее… Я неправильно оценил ситуацию. Конечно, Гесс делал все во славу рейха и вас, майн фюрер!

— Совсем не уверен, совсем. Все с самого начала!

Борман подошел ближе к столу, и было видно, как он боится гнева Гитлера, но голос его оставался ровным, руки не дрожали. Только взгляд, который Борман не отводил от папки, выдавал его внутреннее напряжение и страх.

— Разумеется, мой фюрер. Нам известно, что ваш заместитель…

— Ваш шеф, Борман. Ваш. Гесс в первую очередь ваш шеф, не забывайте ваше место, — спокойно заметил Гитлер.

— Конечно. Так точно! Рейхсминистр Гесс, по нашим сведениям, был ранен при приземлении…

— В него стреляли?

— Нет. Самолет был сбит. Ничего страшного, он здоров.

— Борман, откуда такие точные сведения?

— Наша сеть. Там есть наша сеть.

— Ваша или Гиммлера?

— Ваша, мой фюрер, это все наш рейх.

— Ладно. Что дальше?

— Гесс встречался с Черчиллем. Это нам известно. К сожалению, пленок нет, не было никакой возможности вести запись. Но есть доклад нашего источника. Это наш лучший парень в Британии.

— Ну? Почему не знаю про него ничего? Ладно, ладно, а что дальше? Давайте уже, докладывайте.

— Мой фюрер, разговор длился больше часа.

— О чем?

— Этого мы, к сожалению, не знаем.

— Почему?

— Поставить жучки нам не удалось. Мы — я и Гиммлер — обсудили это.

— Это и есть ваша ценная разведывательная информация?

— Мы считаем, что Гесс предал вас, мой фюрер, и рейх. Он мог только предать.

Гитлер откинулся на спинку стула.

— Откуда такая уверенность?

— Гесс летел без вашего ведома, Гиммлер не знал, я не знал…

— Гесс — рейхсминистр…

— Бывший, позволю сказать, мой фюрер. Он бывший теперь…

Гитлер согласно махнул рукой.

— Продолжайте… Бывший, может быть, но наш…

— Мы считаем, что он летел в Лондон, чтобы его признали фюрером. Ведь он руководил всей партией, был ее идеологом. Повторю, что у нас нет записей разговора, но встреча с Черчиллем — это уже предательство.

— Вы так думаете?

— Не только я, мой фюрер. Геббельс и Гиммлер меня поддержали. Мы должны арестовать его жену и заставить раскрыть нам детали. Она должна знать все, она его верная соратница.

Гитлер начал быстро ходить по кабинету, изредка поглядывая в сторону Бормана.

— Значит, никаких деталей ни вы, ни Гиммлер не знаете?

— Нет, к сожалению.

— Борман… Борман, я запрещаю. Слышите, запрещаю трогать семью Гесса! Мы ничего не будем делать, пока я не буду знать, о чем Гесс говорил в Лондоне. Идите…

— Яволь!

Дверь за Борманом закрылась, и Гитлер немедленно нажал кнопку вызова адъютанта.

Зашел Шмидт.

— Записывайте: «Гиммлеру, Герингу. Никаких репрессий против семьи Гесса. Перевезти семью в безопасное место, обеспечить средствами. Дать личную охрану, круглосуточно снаружи и внутри. Любая информация для газет