Гляжу на дочь, постепенно мое сердце согревается. Глажу ее по голове, поднимаю на ноги.

– Лиля, послушай, Лейла не замена твоей матери. Я не предаю ее память, по-прежнему люблю. Но нам надо жить дальше. Слышишь меня? Мама никогда не вернётся…

– Никогда? – слабый шепоток у меня за спиной. Оборачиваюсь. Там застыли темноволосые малышки.

– Никогда, – впервые признаюсь им. – Никогда…

Во дворе хлопает калитка. Вскидываю глаза на окно.

– Будьте здесь, – выбегаю во двор. Замираю, встречаясь взглядом с ней… с моей новой Лейлой.

Дышать нечем. От переполняющих эмоций спёрло в груди, ком застрял в горле.

Чувствую за спиной сбившееся дыхание Лили и матери. Понимаю, что не должен показывать им, как сильно счастлив возвращению беглянки.

– Ваша? – интересуются мужчины.

– Моя… Спасибо, что нашли. Сочтёмся, – пожимаю мужчинам руки. С чувством выполненного долга, уходят прочь.

– Лейла, я же просил не выходить из дома одной. Если бы потерялась?.. – в моём голосе столько боли, что девушка озадаченно глядит мне в глаза, явно не понимая, ругаю я ее или горько сожалею. Если бы потерялась, я бы страдал, – заканчиваю фразу у себя в мыслях.

***

Бросаю колкий взгляд через плечо. Мать с дочкой тут же исчезают за дверями дома, оставляя нас одних.

– Наташа, – шепчу девушке в ухо. – Что ты натворила? Если бы тебя нашли люди дяди Акима? – И забрали у меня, продолжаю фразу мысленно.

От моей Лейлы так вкусно пахнет, не выдерживаю, покусываю мочку ее уха. Девушка дергается, выставляет руки вперед, но я лишь прижимаю ее к себе крепче.

Сносит башню от ее запаха и близости.

– Наташа, – шепчу ей в губы мантру, сводящую меня с ума. Ее губы в опасной близости. Проигрываю самому себе – целую желанные губы девушки.

Горячо, жарко и влажно. Еще глубже и совсем перестану соображать.

Наташа вовремя вырывается.

– Прекрати! Мы так не договаривались!

– А как? – непонимающе гляжу на контуры ее красивого лица в темноте.

– Я твоя вторая жена. Не всерьёз. Когда всё закончится, ты меня отпустишь…

– Отпущу… тебя? Воровку? Вместе с краденным?

– Воровку? – голос девушки дрожит.

Снова надвигаюсь на нее, ловлю за руку. Засовываю ее руку себе под свитер. Нежные женские пальцы касаются моей голой груди.

– Ты украла мое сердце. Как же ты сможешь уйти?

– Не смейся, – голос Лейлы светлеет, в нем появляются игривые нотки, они царапают мой слух, вызывают бурю угасших со смертью жены желаний.

– Куда уж там!

Стоим с девушкой посреди двора, слушаем равнодушную тишину.

– Ты до сих пор любишь жену? – неожиданно спрашивает моя рыжая малышка.

Внутри меня всё замирает. То тут, то там рождается всплеск эмоциональных волн, подслушиваю собственные мысли. Ловлю как щуку за хвост.

Вот он, тот самый всплеск в глубинах мыслей. Океан памяти наполнен любовью к моей первой Лейле, безграничным уважением к матери моих детей.

Осторожно ощупываю пространство – между первой Лейлой и второй нет ни одной женщины. Щемящая гулкая пустота.

– Молчание – знак согласия. Значит, любишь! – констатирует глухо Наташа, и выдирает свою теплую ладонь из моей. – Я не встану на пути между вами. Мне нужен только мой мужчина, преданный мне одной. Хочу, чтобы меня любили так же безгранично, как мой папа любил маму!

Девушка отворачивается от меня, расправляет плечи, заходит в дом.

Остаюсь один. Наедине с самим собой и сетью… в которую меня поймала Наташа. Животный страх потерять её пронзает мое тело.

Не могу! Не хочу! Не отпущу!

Лейла

Абсолютно не понимаю Амира. Смотрит так, будто готов пойти за мной на край свете. По сути, он сильно рискует, пряча меня от дяди здесь, в доме, где живут его дети. Если Аким узнает, ему несдобровать. Уверена, что дети не остановят мерзавца.

Захожу на кухню, попить воды. Лиля и Камилла сидят за столом, о чем-то судачат на татарском языке. Не понимаю их абсолютно.

– Шулай! (вот так) – шипит девочка, бросая на меня недружелюбный взгляд.

– Я попить, – наливаю себе воды из чайника.

– Зачем тратишь кипяченную воду? Налей из-по крана, – учит меня жизни женщина.

– У нас в Москве нельзя пить воду из-под крана…

– Пошли спать, – рычит Амир, появляясь на кухне.

– Женщины подрываются с мест, быстрыми шажками семенят к выходу. Пристраиваюсь за ними.

– А ты останься, – едва слышно произносит мужчина, хватая меня за руку, останавливает.

Едва остаемся наедине, как он обнимает меня за талию, крепко прижимает к себе. Шипит в губы:

– Я просил поменьше болтать языком. Кто ты и откуда!

– Прости!

– Не прощаю. Наказана! – мягкие губы впиваются в мои. Поцелуй длится так долго, что начинаю задыхаться. Мужчина забирает весь мой воздух, а взамен дарит странное чувство. Ощущение такое, будто он вливает в меня волшебную влагу, которая распространяется по всему телу. Мякну в крепких руках. Обвиваю его за шею.

Крепкие руки заползают мне под кофту, долго там рыщут, пытаясь добраться до кожи.

Заминка. Её достаточно, чтобы мы оба пришли в себя.

Амир отстраняется, отталкивает меня в сторону.

– Накорми меня!

– Позвать маму?

– Сама накорми меня! Мужчина пришел с работы, голодный и злой, – бросает на меня теплый нежный взгляд.

Сбрасываю у порога куртку и теплую кофту. Иду к холодильнику и кастрюлькам.

Амир уходит мыть руки, возвращается, занимает место во главе стола. Сидит молча, наблюдает за моими действиями.

– Ты абсолютно не приспособлена к жизни! Неужели твоя мать не приучала тебя к хозяйству. Ты же девочка!

– Нет, – шепчу, хлюпая носом. Ощущаю вину за нас обеих.

– Почему?!

– Она считала, что виновата в том, что мне пришлось провести два года в плену, жить с чужими людьми, когда я была совсем крохой. Поэтому, когда мама всегда сдувала с меня пылинки, всё прощала…

– Повернись ко мне, – требует с меня жестко.

Поворачиваюсь, опустив глаза с застывшими в них слезами в пол.

– Посмотри на меня, – интонации в голосе более мягкие.

Не смею поднять глаз.

Амир выходит из-за стола, подходит ко мне, обнимает одной рукой за талию, второй поднимает мой подбородок так, что я вынуждена посмотреть ему в глаза.