Наила явно загордилась. Рей внутренне едва ли не поморщился. Он видел настоящих жертв маньяков. Там действительно требовалась большая реабилитация, как физическая, так и психическая, потому данную инициативу василиск воспринимал более чем положительно. Да и вообще как правитель Таредин Пятый был весьма хорош. Конечно, со многими его новшествами простой народ был не согласен, но государственную казну нужно было за счет чего-то пополнять. Тем более что шла она не на прихоти двора, а действительно на улучшение страны.

Предыдущая династия не отличалась заботой о собственном народе, потому Рейялар одобрял переворот, который организовал его величество двадцать лет назад.

Пусть даже ради смены режима и пришлось уничтожить два рода. Необходимые жертвы.

Когда-то и Костяные горы были пристанищем вовсе не одного клана василисков. Но все течет, все меняется… история переписывается в угоду сильных, а рода Алебастровых и Ониксовых растворились в его клане. Им даже названия не позволили оставить… в чем-то это, конечно, правильно и дальновидно. Хочешь погубить могучее дерево – лиши его корней. Хочешь уничтожить род – лиши его личной истории и знаний.

Такова жизнь, и глупо сетовать на самое древнее ее право. Право сильного.

Погружаться в сознание шеллы Денье оказалось просто. Там не было никаких барьеров, лишь полная готовность к сотрудничеству и надежда на то, что ей за это воздастся.

К сожалению, надежды самого лорда Фарриса не оправдались. Девушка действительно никого не видела.

Все произошло быстро и банально.

Вот Наила выкладывает выпечку на прилавок, а в следующий момент ее скручивает от невыносимой боли, такой, словно разом вынули все внутренности. После она падает на пол и все вокруг тонет во тьме. Лишь подошва ботинка на какой-то момент попадает в поле зрения жертвы.

Второй раз Рейялар смотрел воспоминание гораздо более медленно и акцентировал внимание на деталях.

На скрипе двери за спиной у девушки. Настолько тихом и незаметном, что становилось понятно: открывали аккуратно.

Но что за магию использовал неведомый злодей?

А это был точно мужчина – размер обуви соответствовал. К несчастью, неведомый маньяк не страдал тягой к дорогим и пафосным вещам, потому обувь у него была самая обыкновенная. Добротная, да и только.

Ни единой зацепки, кроме пола.

Паршиво. Очень паршиво.

Когда Рейялар вынырнул из памяти Наилы и отпустил ее похолодевшие руки, та тихо охнула и прижала пальцы к вискам.

— Больно…

— Так бывает. — Василиск поднялся, дошел до комода, на котором стоял графин с водой, наполнил один из стаканов и подал многострадальной девушке.

— Спасибо. — Кажется, едва ли не впервые за все это время Наила не манерничала. Она ухватилась за кружку обеими руками и жадно припала губами к ее краю.

— Пройдет минут через десять, — счел нужным добавить лорд Фаррис и вернулся за свое место. — И вы можете быть свободны. Сержант проводит к бухгалтерии и поможет решить вопрос с причитающейся выплатой.

Шелла Денье ушла, а василиск с Черного утеса остался наедине со своими не менее мрачными мыслями.

Стоило признать, что прежде у него были огромные надежды на молочницу. В подавляющем большинстве случаев, даже если сама жертва особо ничего сказать не могла, опытный специалист при погружении был способен увидеть немало интересного.

А тут – ничего.

Первое пробуждение пострадавшей, уникальнейший шанс – и ничего!

Нахмурившись, василиск пододвинул поближе к себе раскрытую папку с данными по Наиле Денье, пытаясь обнаружить что-нибудь хотя бы в отчете медиков. Полистал, дошел до страницы с осмотром пациента и подался вперед, держа перед собой лист бумаги с витиеватым рисунком.

В левом верхнем углу значилось: “Знак начертан чернилами обыкновенными на пояснице пациентки. Значение символа установить не удалось. Шелла Данье утверждает, что не в курсе происхождения этого рисунка”.

Интересно.

Очень интересно!

Проклятье, почему ему никто ничего не сказал об этом? Что за некомпетентность? Неопознанный рисунок на теле жертвы может быть зацепкой!

Вот только... дает ли это им хоть что-нибудь?

Матильда Лиар

Рабочая неделя закончилась стремительнее, чем пролетает звезда в те особенные ночи, когда словно небосвод осыпается на грешную землю.

Настоятельница и святые сестры в своих учениях говорили, что звезды на небе – это души людей. И если человек умирает и выясняется, что при жизни он много грешил, то его душа попадает в ад. Падает с неба и разом в ад, где его вечность будут мучить черти и демоны. Ну а души праведников отправляются на новый круг перерождений, стало быть остаются на небе.

У меня всегда были некоторые вопросы по поводу массовой ссылки грешных душ несколько раз в год, но религия и тут могла ответить. Некоторое время грешники светили с небосклона потому, что Святой Кристиан и благостная Изольда не желали круглогодично считать, кто там сколько напортачил, а потому подбивали “отчет” в своей небесной бухгалтерии в определенные периоды.

— Лёдушка, радость моя… — вкрадчиво раздалось над головой, вырывая меня из размышлений.

— Да? — чуть вздрогнув, спросила я, переводя рассеянный взгляд на опустившегося в кресло рядом Синтара.

— Вкусно ли тебе? — заботливо спросило начальство, подпирая подбородок рукой и с лаской глядя на меня.

— Безумно. — В знак того, что мне действительно ну очень вкусно, я облизала вилку и положила ее на тарелку.

Взгляд беловолосого неуловимо изменился. Лишь взгляд, ни единая мышца на лице не дрогнула, но атмосфера стала иной, и это смущало.

Синтар внимательно посмотрел сначала на со вкусом облизанную мной вилку, а после на мои губы. Последние разом почему-то закололо, и сразу захотелось сбежать от радушного хозяина куда подальше.

Все же владелец кладбища меня притягивал, как редкая разновидность крайне ядовитого цветка. У него приятный, пряный аромат… которым он подманивает беспечных насекомых, а после с наслаждением их ест! Хлоп, сомкнулись створки – и нет мушки.

В общем, мне смотреть на Синтара очень нравилось. Он был красив и экзотичен – дальше некуда.

Но на этом все, спасибо.

Я поднялась, сгребла посуду и отправилась к мойке. Пока намыливала первую тарелку, к столешнице рядом прислонился беловолосый.

— Это хорошо, что тебе вкусно, — задумчиво протянул он. — Я рад, что у меня получается тебя баловать.

От слова “баловать” вообще капец страшно стало! Потому что балуют или любимых женщин, или любимых зверушек. Во вторые я никак не годилась!