— Ты, что ли, Фирфанцев? — лениво переспросил караульный. — Тогда шагай.

Бесцеремонно подтолкнул в спину.

— Руки за спину... Пшел!

Мишель завел руки за спину, крепко сцепив пальцы, чувствуя, как они предательски подрагивают.

Куда его теперь?... Неужели сразу?... Сразу к стенке?

Они поднялись по лестнице наверх, повернули в темный коридор.

— Стой!

Остановились подле двери, куда караульный сунул голову.

— Заходь...

Посторонился, встав позади.

Сердце бешено застучало.

Не та ли это самая, обитая свежим тесом комната?...

Но нет, это была другая комната, небольшая, заставленная разномастной, наспех стащенной отовсюду мебелью. В углу стояла жарко натопленная печка-буржуйка, жестяная труба от которой выходила в заложенную кирпичами форточку. В печке потрескивали дрова, труба тихо гудела.

Мишель растерянно замер на пороге.

В комнате было три стола, за которыми сидели люди в кожаных тужурках. Все они, подняв глаза от бумаг, быстро взглянули на вошедшего, тут же утратив к нему всякий интерес. Кроме одного.

— Садитесь, — показал он на стул. Шикарный, с вытертой гобеленовой обивкой и золотыми завитушками, явно из дорогого мебельного гарнитура.

Мишель присел.

Следствие было недолгим и неправым.

— ...Да поймите же, не измышлял я никаких заговоров, — возбужденно бубнил какой-то приведений ранее Мишеля офицер в углу...

— Ваша фамилия Фирфанцев?

Мишель кивнул.

— А найденное при вас оружие? — скучно вопрошал в углу следователь. — Согласно постановлению совета рабочих и солдатских депутатов вы должны были добровольно сдать его в объявленный трехсуточный срок.

— Но это никакое не оружие. Это награда за бои в Галиции...

— Вы, кажется, состояли в полиции? — поинтересовался у Мишеля следователь.

— Да, — кивнул Мишель, понимая, что раз его об этом спрашивают — значит, скрывать что-либо бесполезно.

— Верой и правдой служили царизму, отправляя наших товарищей на виселицы и в тюрьмы?...

Тот, в углу следователь, на которого невольно глядел Мишель, вытянул откуда-то револьвер с привинченной к рукояти золотой пластиной, поднес дуло к носу и несколько раз потянул ноздрями воздух.

— А чего же от него гарью пахнет?

Допрашиваемый офицер сник...

— Я не царю, я отечеству служил, — твердо сказал Мишель. — К тому же я не имею никакого отношения к преследованию ваших, как вы выразились, товарищей. Я уголовных преступников ловил — душегубов и воров...

Следователь в углу макнул перо в чернильницу и что-то быстро черкнул на листе бумаги.

— Меня что... меня расстреляют? — дрогнувшим голосом спросил офицер.

— Умеете пакостить — умейте и ответ держать, — брезгливо ответил следователь...

И никакого тебе суда, никаких заседателей с присяжными и кассационных жалоб... Скор на расправу пролетарский суд!

— Вы знаете этих людей?

Следователь передал Мишелю несколько фотографий, где среди бутафорских, сделанных из папье-маше колон и портиков на стоящих на подставках креслах сидели дамы, а подле них, облокотившись на спинки, стояли бравого вида офицеры. Одна из фотографий была снизу и почти до половины изображения заляпана бурыми пятнами. Уж не кровью ли?... А коли кровью, то, значит, она была вытащена из кармана раненого или убиенного...

Мишель не знал имен изображенных на фото людей, но сразу же узнал их — это были офицеры, которые нашли приют в его квартире. И среди них — его приятель Сашка Звягин, сфотографированный со своей женой. Мишель помнил это фото, которое тот всегда таскал с собой. Впрочем, как и многие другие побывавшие на германском фронте офицеры. Привычка, конечно, в высшей степени глупая и сентиментальная, но пред лицом смерти простительная...

Каким образом эти не предназначенные для посторонних глаз снимки оказались у следователя, догадаться было нетрудно — вряд ли бы их хозяева согласились отдать их в чужие руки добровольно. А раз так, то Мишель не желал никого узнавать, предпочтя солгать следователю, не видя в том большого греха, ибо это была ложь во спасение.

— Нет, не знаю!... А в чем, собственно, дело? — с вызовом спросил он.

— Дело в том, что в вашей квартире нами было раскрыто контрреволюционное гнездо, при ликвидации которого погибло несколько наших товарищей...

Значит, был бой. В его квартире. Интересно, жив ли Звягин?...

Бой точно был. Бой был краток — революционный патруль, который увязался за подозрительной, юркнувшей в подъезд личностью, стал обходить квартиры, в одной из которых, как оказалось, прятались белые офицеры. Сдаваться те не пожелали, открыв огонь сквозь дверь из револьверов и карабинов и положив на месте двух солдат. Патруль забросал дверь гранатами и ворвался внутрь, добивая огнем и штыками раненых офицеров. Трое, ожесточенно отстреливаясь, побежали через черный ход, где, вступив в бой с направленными туда дружинниками, смогли вырваться, выпрыгнув со второго этажа и смертельно ранив шестнадцатилетнего рабочего паренька...

Но как они могли его найти?... У кого узнать адрес Анны?... — недоумевал про себя Мишель.

Ах, ну да, конечно!... Это ведь он сам назвал его Звягину, когда уходил!

— Где вы находились третьего дня? — спросил следователь, уставясь Мишелю в самые глаза.

Мишель собирался уже было сказать правду, сказать, что позапрошлой ночью, равно как и прежде, он находился у... Но вдруг понял, что тогда они непременно приволокут сюда, в это страшное место, Анну и станут допрашивать и мучить ее!...

— Меня не было в Москве. Я гостил у знакомых в Ярославле, — солгал Мишель.

У него и вправду были в Ярославле знакомые.

— Они смогут это подтвердить?

— Вряд ли, — покачал головой Мишель. — Их теперь нет дома, они тоже уехали, куда — я сказать, к сожалению, не могу.

Его уловка была жалкой — всяк сидевший до него на этом вот стуле рассказывал то же самое, сочиняя небылицы про несуществующих родственников и недоступных друзей, у которых будто бы гостил.

— Будет врать! Дайте-ка лучше сюда вашу руку! — потребовал следователь.

— Руку?... Зачем? — не понял Мишель, тем не менее инстинктивно подчиняясь.

— Нет, не эту — правую.

Следователь вытянул, разложил на столе его руку.

Он что — будет ему ногти рвать или суставы ломать? — на миг ужаснулся Мишель, припомнив рассказы сокамерников о применяемых большевиками пытках.