Затем Рейф поднял масляную лампу и босиком подошел к кровати. Генриетта крепко зажмурила глаза. Лампа погасла. Кровать скрипнула, комканый матрас утонул под тяжестью его могучего тела. Генриетта лежала неподвижно, едва осмеливаясь дышать, не говоря уже о том, чтобы шевельнуться. Рядом с ней Рейф вздохнул, заворочался и снова вздохнул.

Он оказался так же близко, как в фаэтоне. На нем почти не осталось одежды, а Генриетту скрывала фланелевая ночная рубашка, их тела оказались в невероятно интимной близости. Незаконной близости. Она слышала его глубокое и ровное дыхание, чувствовала запах мыла, которым он пользовался. Запах его белья. И еще кое-что. Неуловимо мужское, после чего она ощутила свой чисто женский аромат.

В непосредственной близости его упругого и тяжелого тела она ощутила изгибы своей фигуры. Она в постели с Рейфом Сент-Олбеном, которого впервые встретила сегодня утром. С Рейфом Сент-Олбеном, который дважды за это время спасал ее. С Рейфом Сент-Олбеном, самым грозным, привлекательным, циничным, очаровательным и настоящим мужчиной. Когда Рейф отвернулся от нее на бок, Генриетта подумала, что вряд ли увидит такого мужчину, как он, сколько бы ей ни повстречалось. Ее глаза постепенно смыкались. Глубокое ровное дыхание действовало как гипноз. Хотя Генриетта могла поклясться, что вряд ли уснет в таких обстоятельствах, она все же погрузилась в крепкий сон.

Лежа рядом с ней, Рейф бодрствовал, полностью осознавая близость нежного тела, скрытого под выцветшей фланелевой рубашкой. Он никогда ни с кем не делил свою постель. Любовниц, как и свою жену, он навещал в их комнатах.

Джулия. Впервые за много лет Рейф задумался о ней. Все равно что вызвал призрак. Он едва помнил, какая она была при жизни. Точно хорошо вымуштрованный солдат, он занялся скучным перечислением всех «а что было бы, если бы…». Если бы его отец не умер столь скоропостижно. Если бы он сам с головой не ушел в выполнение своих обязанностей. Если бы он только что не вернулся из романтического путешествия по Европе с целью завершения образования. Если бы Джулия была моложе. Если бы он был старше. Если бы он проявил больше старания. Если бы не настоял на расставании. Если бы не взял ее обратно. Если бы… или если бы он не сделал… одно и то же. Эти мысли приводили к одному и тому же результату. Глубокие раны вины все равно не заживали. Подобные мысли стали самым тяжелым бременем, но он уже привык нести его, будто это было самым обычным делом. От этого бремени уже никогда не удастся избавиться.

Рядом с ним, тихо дыша, лежало восхитительное существо. Генриетта не обладала ни красотой Джулии, ни ее родословной, но она не была ни холодной, ни слабой. Причины ее недостатков крылись не в тщеславии или эгоизме. Она никогда не уклонялась от прямого ответа, говорила то, что думала. Не скрывала своих чувств. То, чего ей недоставало, восполнялось смелостью. Любая другая девушка смирилась бы со своей судьбой, с радостью приняла его помощь, Генриетта же более стойкая. Она напоминала миниатюрного воина.

Джулия назвала бы ее наивной, задрав свой аристократический нос и глядя свысока. Но Генриетта не наивна, а бесхитростна. Все в ней говорило о дремавшей чувствительности. Эти восхитительные изгибы тела, которыми он насладится. Его спасение в ее соблазнительных губах, сладость которых он отведал.

Рейф никак не мог пристроить голову на подушке. Ему казалось, что та набита не очень свежей соломой. Если бы рядом с ним лежала не Генриетта Маркхэм, а Елена Троянская[8], он бы легко уснул. Сколько бы раз он ни убеждал себя, что она не создана для него и, следовательно, нежеланна, его тело этим нельзя было обмануть. Мужское достоинство вырывалось из мягких панталон. В них чертовски неудобно спать. Чертовски неудобная постель. Чертовски неуместное и совершенно необъяснимое желание. Ему так и не удастся заснуть. Ни за что…

Генриетта постепенно просыпалась. Сквозь тяжелые, точно налитые свинцом веки она ощутила, как рассвет проникает сквозь тонкую занавеску. Постоялый двор «Мышь и полевка» уже стал подавать признаки жизни. Сначала загрохотал экипаж, затем кучер что-то прокричал пассажирам. Зазвучал колокол, раздалось громкое «тпру», возвестившее о прибытии мусоровоза. За дверью в коридоре кто-то свистел. Генриетта хотела сменить положение, но не смогла. Что-то тяжелое давило ей на поясницу. Генриетта открыла глаза, затем снова зажмурилась. Оказалось, ее придавила к постели чья-то рука, а голова покоилась на чьей-то груди. Рейф! Подушки, которую он обещал положить между ними, не было.

Генриетта чуть ли не распласталась на нем, точно растение, прилипшее к скале. Ее левая коленка застряла между его ног. На его икрах росли грубые волосы.

Обнаженная кожа. Мужская кожа. Как же такое могло случиться?

Ее груди упирались ему в грудь. Правой рукой Рейф крепко прижал ее к себе. Левая рука Генриетты очутилась внутри его расстегнутой рубашки, а правая где-то под их телами. Она хотела отодвинуться, но Рейф что-то пробормотал и еще крепче прижал ее к себе. Генриетта стала извиваться, рука Рейфа отпустила ее талию, опустившись на ягодицы, и привлекла к себе. Он чувствовал… он чувствовал… он чувствовал…

Его упругое тело. Мускулистое. Твердое. Сильное. Оно вселяло безопасность.

Но опасность оставалась. Генриетта остро чувствовала, что рядом лежит мужчина. Она хотела отодвинуться, чтобы их тела разъединились, однако все попытки лишь вынудили его крепче прижать ее к себе. Она поняла, что должна оказать сопротивление, хотя в душе желала повиноваться ему. Поэтому лежала неподвижно, убеждая себя, что скоро, очень скоро сможет отодвинуться от него. Но не сейчас.

От него веяло сном. Генриетта, пытаясь расслабиться, лежала с закрытыми глазами. Но тело не подчинялось. Любопытство взяло верх над ней. Почему он не такой, как она? Каков мужчина на вкус? Каков на вкус этот мужчина? Вопросы, вопросы и новые вопросы.

Напрасно убеждая себя, что в постели лежит не она, не открывая глаз, чтобы не раскрылся этот самообман, Генриетта принялась осторожно исследовать. Ее левая рука уже под его рубашкой, а значит, надо двинуться немного дальше. Добраться до плеча, спуститься вниз по упругой груди. Дальше вниз к впадине живота. Она почувствовала, как он дышит. Ощутила его горячую кожу. Твердый упругий живот. Впадину в области пупка, жесткие волосы.

И тут же отдернула руку, испугавшись собственной дерзости. Она уверяла себя, что потрогала и увидела уже достаточно много. Но тут же пустилась в новое путешествие. Рука вернулась к его животу и задержалась на нем, наслаждаясь контрастом между гладкой кожей и жесткими волосами, которые точно проложили тропинку для ее ладони. Рука добралась до пупка и преодолела преграду в виде панталон.

В углублении груди выступила капелька пота. Генриетта чувствовала, что ее соски затвердели, как лесные орехи, и выпирают через фланелевую ночную рубашку. Они еще и покалывали, будто требуя к себе определенного внимания. Все еще не думая о том, что делает, она прижалась к его груди. Ее тело пронзила восхитительная дрожь от предвкушения удовольствия, и стало совсем жарко.