Это была не та Кирстен, которую он знал и которая прятала всю красоту за свитером на шесть размеров больше, чем нужно.

Эта Кирстен была великолепна. Ее глаза сверкали, а губы манили.

Майкл знал, что у нее хорошая фигура, но не ожидал, что настолько. Он был очарован, пленен, околдован. Он чувствовал себя школьником.

— Ты выглядишь потрясающе, — наконец вымолвил — Сногсшибательно. Великолепно.

— Прекрати, — сказала она и покраснела, что принесло Майклу успокоение. Он видел прежнюю Кирстен.

— Если ты хочешь, чтобы мужчина прекратил, не надевай такие платья, — улыбнулся Майкл. — Тебя вдохновила та книга Лулу?

Так-то лучше! Если постараться, он мог сделать так, что ее щеки становились под цвет платья.

Майкл принес с собой цветок для корсажа ее платья и теперь мял его в руках.

— О боже. Неловкий момент.

Она рассмеялась и еще больше покраснела. Майкл аккуратно взял цветок и булавку. Медленно, стараясь не касаться ее груди, приколол цветок. Еще чуть-чуть — и ему пришлось бы просить стакан ледяной воды.

Наконец он отошел. Цветок на ее груди немного наклонился, но Майкл скорее руку себе откусил бы, чем поправил его. В настоящий момент он даже не хотел идти на вечеринку. Он бы предпочел остаться в комнате с Кирстен. Зажечь свечи, включить медленную музыку и позволить случиться тому, чему суждено случиться.

— Спасибо, — сказала она. — Я никогда до этого не надевала такой цветок.

— Что? У тебя должен был быть такой на первом свидании.

— Формально у меня его не было.

Внезапно Майклу расхотелось проводить ночь с Кирстен в этой комнате. Ну, точнее, он хотел этого, но теперь желал и еще кое-чего. Он хотел дать ей все то, чего она была лишена раньше. Он счел своим долгом исправить все недочеты.

Рождественская вечеринка удалась на славу. Был прекрасный стол, море шуток, а потом начались танцы. Все хотели танцевать с Кирстен, но Майкл не отпускал ее от себя ни на шаг.

— А ты стал лучше танцевать, — сказала она ему, когда Майкл крепко прижал ее к себе.

На самом деле это было не так. Просто сейчас он танцевал так, как любил это делать. Он держал ее так крепко, что чувствовал биение се сердца.

Теперь он знал точно, что Кирстен не была простушкой. Он спросил у Лулу, и та сказала, что не давала Кирстен никаких книг. Так что она сама интересовалась подобными произведениями.

Майкл наклонился и поцеловал ее. Он не знал, остановилась ли музыка или только они, но она обняла его за шею и ответила на поцелуй. Она целовала его как леди, которая знает, что красное платье делает с мужчинами.

— Ты испугаешь рыбака и столяра, — прошептал он ей па ухо.

— Почему?

— Ты выглядишь, как женщина, которая ждет своего рыцаря в сияющих доспехах. Как принцесса, ждущая своего принца.

— Это плохо?

— Я обыкновенный парень, Кирсти, — тихо сказал Майкл. — Я не чья-нибудь фантазия.

Он не хотел спугнуть ее. Просто сразу хотел расставить все точки над «i».

— Я ненавижу этот костюм. Галстук меня душит.

Кирстен нащупала галстук, развязала его и кинула на пол.

Майкл улыбнулся и покачал головой.

— Я могу пройти по чистому полу в грязных ботинках. Я слишком много ругаюсь. У меня две пары джинсов и один кожаный пиджак, с которым я не планирую расставаться. Пожалуй, единственное, чем я могу похвастаться, так это умение чинить крыши и готовить куриные крылышки.

Кирстен кивнула.

— Почему ты мне все это говоришь?

Он посмотрел в ее ясные глаза и понял, что время пришло.

— Время пришло! — сказали в эту минуту в микрофон.

Майкл удивился, подумав, что кто-то читает его мысли. Но затем он понял, что это мистер Темпл, одетый в голубой пиджак восьмидесятых годов.

— Кирстен, поднимись, пожалуйста, на сцену, — потребовал мистер Темпл.

Кирстен бросила извиняющийся взгляд на Майкла и отпустила его руку.

Она присоединилась к мистеру Темплу на сцене и сделала вид, будто удивлена своему подарку — «Маленькому щенку в любви».

Затем мистер Темпл решил произнести речь:

— Лично я хочу поблагодарить тебя, Кирстен, за все, что ты сделала для детей. Ты сумела пережить жизненную трагедию и направить свою энергию на такое благое дело. Я благодарю тебя от всех за то, что ты дала нам возможность любить Рождество.

Среди радостных криков Майкл почувствовал, будто его предали. Какая трагедия? Он, конечно, понимал, что Кирстен что-то скрывает от него, но не думал, что это что-то серьезное. Он был готов доверить ей все, а теперь не был уверен, доверяет ли она ему вообще.

Кирстен периодически посматривала на Майкла, когда он вез ее домой. Он выглядел умопомрачительно в своем смокинге, еще лучше — с расстегнутым воротником и без галстука.

Но весь вечер он молчал. Может, поцелуй так на него подействовал?

По крайней мере, для нее поцелуй не прошел бесследно. Она вся трепетала от предвкушения. Это платье окупило каждый потраченный на него цент! Ни один мужчина не смотрел на нее так, как смотрел Майкл в этот вечер. Кирстен переполняли чувства.

Но сейчас, глядя на его лицо, она думала, не пропустила ли она чего-нибудь. Майкл не выглядел в предвкушении чего-то большего. Он выглядел раздосадованным.

— Все в порядке? — не выдержала она.

Но когда ответом ей послужил лишь кивок головы, она поняла, что что-то случилось. Он остановился у ее дома, помог ей выйти из машины, взял новую коллекцию фигурок, и выражение его лица стало еще мрачнее.

Кирстен открыла дверь и вошла. Майкл последовал за ней и поставил подарок на кофейный столик.

Еще месяц назад Кирстен тут же начала бы изучать новую коллекцию, но сейчас она потеряла к ней всякий интерес. Ее больше волновал Майкл, который скрестил руки на груди, будто старался защитить свое сердце.

— В чем дело?

— Что за трагедия? — тихо спросил он.

— Они не должны были говорить об этом.

— Наверное. Наверное, об этом должна была рассказать ты. Ты вытащила из меня все, а сама не поделилась ни кусочком своей жизни. Я думал, мы друзья.

Вытащила? Друзья?

Кирстен была расстроена. Она никак не могла назвать их отношения дружбой. Они болтали, выполняли вместе чужие мечты, танцевали, целовались. Но, с другой стороны, она знала, что он прав. Она не раскрылась для него так, как должна была бы раскрыться для любимого человека.

— Я выложил перед тобой душу. А о тебе не знаю ровным счетом ничего.

— Я же говорила, что в моей жизни нет ничего интересного, — пыталась защищаться Кирстен, но она чувствовала себя загнанной в угол.