на секунду как бы выскользнула из себя, впав в подобие прострации. Такое странное спокойствие иногда снисходило на нее – ничего необычного.

– Приятно познакомиться, Кэти, – сказал Джейкоб, пожав ее руку. Он захлопнул входную дверь, отсекая весь свет. Его слова эхом разнеслись по коридорам. – Должно быть, перегорели предохранители. Просто стойте там, где стоите, – я вернусь через минуту.

– Хорошо, – сказала Лиза.

– Обещайте, что не сдвинетесь с места.

– Как скажешь.

Они услышали, как он зашагал прочь – уверенно, несмотря на густой мрак, скорой и знающей походкой.

– Так ты себе это представляла, Кэтлин? – шепотом спросила Лиза.

– Да… – бесцветным голосом откликнулась та. – Как-то так.

– Все еще думаешь, что мы зря это затеяли?

– А ты?

– Ну… кажется, он не слишком рад нас видеть. – Раскинув перед собой руки, Лиза пошарила по сторонам, пока не нашла стул, укрытый тканью. – Но уже слишком поздно.

– Да, – ответила Кэти, – думаю, было поздно уже на мосту.

Джейкоб уловил напряжение в руке Кэти – нервную дрожь, выдающую, что она его в какой-то мере знает. Так всегда случалось со знающими – кто-то трепетал, кто-то чуть ли не с объятиями кидался, излишне фамильярничая. Рукопожатие оказалось гораздо более личным жестом, чем объятия Лизы. Кем, черт возьми, эта Кэти была?

Он щелкнул главным выключателем на автомате и услышал, как загудел ток. Дом проснулся, теперь уже по-настоящему. Кто-то оставил свет в подвале включенным, и его обстановка предстала глазам Джейкоба в первозданном виде – все точно такое, каким он запомнил. Подойдя к вентилям на стояках горячей и холодной воды, писатель отвернул их, включил бойлер – будто гостьи могли задержаться здесь надолго и захотеть принять душ.

– Что, черт побери, вы задумали? – спросил он у мертвых.

Сдернув пыльную драпировку с мебели и неумело обмахнув пыль, Джейкоб усадил Лизу и Кэти на диван в гостиной, а сам обшарил кухонные шкафы в поисках каких-нибудь припасов. При включенном свете ему снова пришлось бороться с притяжением прошлого; все, что он видел, возвращало его назад. Деревянная царапина на столе была оставлена им самим в шестилетнем возрасте. Следы на паркете – это, конечно, от каблуков Рейчел; даже странно, что никто не попытался замазать их воском. Ручка на дверце духовки сломалась, когда мама сожгла индейку на День Благодарения, а папа, испугавшись пожара, слишком сильно дернул за нее. Ручка осталась тогда у него в руке, и он поднес ее к глазам, как будто Чарли Чаплин в комической репризе, поглядел на нее немного – и попытался приладить на место. Куда ни брось взгляд – везде что-то памятное, тянущее за собой цепь реминисценций из прошлого; будь проклята идеальная память.

Он нашел чай, заварил чайник. Взглянул на пианино, и по спине пробежал холодок.

– Бестактно было с нашей стороны ничего не захватить для тебя, – сказала Лиза. – Прости, что заставили хлопотать по хозяйству. Я знаю, ты никого не ждал.

– Не ждал, – глупым эхом повторил Джейкоб, и брови Лизы недоуменно дрогнули, будто она не знала, как разрядить обстановку.

– Эм, да, ну… – замычала она.

Джейкоб сел на табурет от пианино, словно желая досадить своему брату, чуть ли не провоцируя его вернуть себе святое место, размышляя, не сыграть ли какую-нибудь пьесу в качестве провокации – может быть, что-то наподобие фуги[9].

Кэти и Лиза потягивали чай. Он сидел и смотрел на них, и так продолжалось долгое время, пока он наконец не спросил:

– Боб сказал тебе, где я буду?

– Нет, – отрезала Лиза.

– Вот как.

Кэти сказала:

– Мистер Омут, на самом деле это моя вина.

Он скривился, в очередной раз отметив, как глупо звучит его фамилия, соединенная с формально-вежливым обращением и произнесенная вслух, и Кэти это явно заметила. Ее голова нервно дернулась.

– Лиза просто сделала мне одолжение, – продолжила она. – Я пишу диссертацию… точнее, квалификационную работу… и она знала, как много для меня значит…

– Кэти, – осадила Лиза. Порой на ее подругу находил подобный словесный понос, и она тараторила так, что все слова вылетали из нее одним длинным нелепым потоком, из-за которого они обе выглядели еще более глупо, чем сейчас. В кабинете Боба Джейкоб казался остроумным, любезным и добродушным – но сейчас их глазам предстал угрюмый и нелюдимый немтырь. В чем-то они все же напортачили, и Лиза надеялась, что сможет разрешить ситуацию, не нанеся большого вреда ни писателю, ни Кэти. – Слушай, не надо себя оговаривать только из-за…

– Все хорошо, – сказал он им, будто учитель, пресекающий ссору на детской площадке.

Лиза даже покраснела. Она не могла вспомнить, когда в последний раз краснела; это случалось нечасто, потому что она давненько не попадала в такие ситуации. Сейчас главное – не наломать дров и более-менее вразумительно объяснить, что это она, покопавшись без ведома Боба в служебном почтовом ящике, выведала дорогу к нему и, ценой плутаний во грязи и мраке, привезла к нему Кэти, чтобы та смогла расспросить его о… а собственно, о чем? Собирались ли они искать сокровища, найти где-нибудь карту, взять с собой, скажем, керосиновую лампу и простучать все стены на предмет потайного хода? В какой-то момент один из книжных шкафов, конечно же, повернется вокруг оси – и тогда они спустятся по скрипучей лестнице в подвал, где лежат…

Отрубленные головы, надо полагать!

– Так ты пишешь диссертацию о моем отце, – сказал Джейкоб.

Кэти невесело ухмыльнулась, пристально глядя на него, и он слегка напрягся. Такой взгляд мог быть подсмотрен только в одном месте – и если она воспроизводила его столь хорошо, скорее всего, даже не осознавая должным образом, значит, через многое прошла. Что за доктора подолгу таращились на тебя вот так вот, Кэти? И по какой причине?

– Правильнее сказать, Джейкоб, это будет аналитическое сравнение развития вашей карьеры с работами вашего отца.

Миленько.

– Я предпочитаю не обсуждать своего отца, – сказал он.

– Да, я знаю. – Она ответила с нажимом, но без издевки. У Кэти явно был склонный к конфронтации характер, но такой, который никогда бы не довел ее до драки, – необычная смесь любопытства и задора. Джейкоб сказал ей:

– С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, было опубликовано целых пять книг, в которых подробно описываются коллизии моей работы через призму произошедшего с моим отцом. Три из них были написаны Робертом Вейкли.

– Это были книги, в которых произведения рассматривались с совершенно безличной точки зрения, с целью нажиться на трагедии прошлого, а не изучить ваш подход к письму. В ваших аллюзиях и сюжетах кроется гораздо больше – особенно если принять