Александр Селиванов был очень неплохим практическим психологом и действительно хорошо знал Андрея Василевского. Понимал внутренние побуждения своего бывшего товарища по оружию. Как не понять?

Человеку, привыкшему к власти, хотя бы над ротой или взводом, и вдруг неожиданно утратившему ее, очень трудно смириться с подобным поворотом событий. Ему отчаянно больно погружаться в болото бессильной безвестности, становиться «как все». Такой человек зачастую начинает хвататься, как утопающий за соломинку, за любую возможность повлиять хоть на кого-нибудь и на что-нибудь. Даже за тень такой возможности. И чаще всего становится совершенно неразборчив в средствах.

«И, наконец, – продолжал говорить сам с собой Селиванов, пытаясь найти верное решение, – относительно спокойная служба в миротворческом контингенте, конечно же, не для Андрея. Он уже не может без постоянного риска. Без крови – надо называть вещи своими именами. Без каждодневного дыхания смерти за плечом. Без всего этого жизнь для него становится чем-то вроде супа харчо, но без соли, перца и прочих приправ. Есть, конечно, можно, только вот удовольствия никакого. Я его в чем-то понимаю, просто у меня тормоза покрепче. Получается, что Барецкий во многом прав. Андрей действительно может стать опасней любого волка. С его-то опытом и мастерством... Да, как подумаешь, какого шороху Василевский понаделает... Генерала я понимаю, он действует в лучших традициях нашей конторы: если не можешь спрогнозировать ситуацию, попытайся срежиссировать ее. А меня, получается, выбрал на главную роль».

– Ты вот что в расчет возьми, – продолжал убеждать Александра генерал-майор Барецкий, – Андрей, по сути, дезертировал. Ладно, пусть он обижен на командование, но ведь присягу-то Василевский давал России. И нарушил ее. Это тебе как? О какой офицерской чести после такого поступка может идти речь? Он сам изгнал себя из наших рядов, из ГРУ, из офицерского корпуса. Ты знаешь наш закон: мы не строевые части, мы ГРУ! От нас просто так не уходят. Либо с нами, либо...

– Допустим, я согласен с вами, хотя и не во всем, – сказал Селиванов. – Допустим, я дам свое согласие. С чего вы взяли, что Андрей Василевский мне поверит? Он всегда был предельно осторожен, а уж в сложившейся ситуации наверняка удвоил подозрительность. Тоже понимает, что к чему, прикидывает, против каких сил осмелился играть. И ваши ходы вполне может просчитать, разве нет?

– Да. Вот именно поэтому мне нужен ты, а не кто-то еще. Вы были, пусть не друзьями, но боевыми товарищами, соратниками. Василевский знает тебя с самой лучшей стороны. Ты прикрывал его отход. А самое важное то, что у тебя есть все основания быть обиженным на нас, на командование, и он об этом догадывается, – на этих последних словах Барецкий слегка осекся: стоило ли напоминать Селиванову, что после того случая не только Василевскому, но и ему пришлось несладко?

– Я и обижен, – тихо проговорил Александр, подняв на генерала взгляд спокойных серых глаз. – Но это к делу не относится. Время на размышление вы мне даете?

– Да, хоть это не в моих правилах. Даю. Размышляй на здоровье, пока мы бутылку не допьем.

Они вернулись к уютно потрескивающему костру. Окончательно стемнело. Мерцающие искорки звезд сияли на черном бархате ночного неба, и туда, к ним вверх, стремились искры костра. Из чахлого прибрежного леска тянуло запахом дикого шиповника, таволги и жимолости. Где-то на том берегу тявкала лисица.

Селиванов задумчиво цедил коньяк, глядя на переливы огня в углях костра. Чуть ли не впервые за годы своей службы Александр оказался в положении, когда окончательное решение зависело от него, хотя инициатива исходила от достаточно высокого начальства. Но тут особый случай: Барецкому нужно его согласие! Прямой приказ генерал-майор ему отдать не может: слишком деликатна ситуация, слишком нестандартно задание. Он может сказать «нет». Но стоит ли это делать? Угроза жизни Андрея Василевского от его отказа никуда не денется: найдут кого-нибудь другого, пусть не столь хорошо подготовленного и подходящего для решения задачи. Барецкий не отступится, слишком многое поставлено на карту. Так, может быть, имеет смысл...

Звуки джазовой музыки, доносящиеся от генеральской «Волги», сменились позывными радионовостей.

– ... в Гаграх, на пляже, принадлежащем российскому санаторию, произошел взрыв... – раздалось в самом конце выпуска. Голос диктора был гнусавым и неразборчивым. —... Граждан России среди пострадавших нет...

Разговор у костра сразу смолк. Четверо людей на берегу небольшой подмосковной речушки настороженно вслушивались в слова сообщения.

– Но, напуганные этим прискорбным инцидентом, частные английские инвесторы, – продолжал диктор, – которые совсем было собрались вложить немалые суммы в проект возрождения абхазских курортов, теперь скорее всего окончательно откажутся иметь дела с непризнанным руководством Абхазии.

Дураки часто принимают случайные совпадения за знаки судьбы. Александр Селиванов дураком не был, но сейчас, непосредственно после разговора с генералом Барецким, услышав и осмыслив это сообщение – опять Абхазия! – он принял решение. Он должен оказаться там, он должен лично встретиться с капитаном Василевским. Он, Селиванов, не слепой щенок, и своя голова на плечах у него имеется. Он сумеет на месте разобраться, что к чему, и уж тогда будет действовать согласно обстоятельствам и своим убеждениям.

Александр одним глотком допил коньяк, поднялся и подошел к Барецкому:

– Может, еще по сигаретке, товарищ генерал-майор? – предложил Селиванов. А когда они отошли чуть подальше от костра, коротко сказал: – Я согласен. Но у меня есть одно условие.

– Какое? – Павел Николаевич с уважением смотрел на Александра. Сейчас в спецназовце ощущалась сдержанность и упрямая точная целеустремленность.

– Я подчиняюсь только вам и отчитываюсь только перед вами. Никаких промежуточных звеньев.

– Пойдет, – кивнул Барецкий. – Так даже лучше. Каким образом ты собираешься на него выйти?

– Это детали, я на месте разберусь, – уклончиво ответил Селиванов. – Вы только обеспечьте мне легендирование в нашем миротворческом контингенте. Теперь вопрос: кто и как станет меня контролировать? Не надо, товарищ генерал, делать такие удивленные глаза, я не мальчик, как вы изволили заметить. Ведь вы наверняка не исключаете, что я попытаюсь сыграть на свой собственный... интерес.

– А ты весьма умен, – задумчиво протянул генерал, – только вот не знаю, хорошо это, или не очень. Не исключаю, работа у меня такая стервозная. Легенду мы тебе сделаем по высшему разряду, а что до контроля... Теперь уже я тебе скажу: не исключай того, что такой контроль будет.

Мистер Эндрю Аббершоу сидел в плетеном кресле на лоджии девятого этажа сухумской гостиницы «Лазурная», одной из лучших в городе. Здесь, наверху, чувствовался слабый ветерок, тянувший с гор, на улицах же столицы Абхазии стояла тяжелая влажная жара. Хотя англичанин был на лоджии один-одинешенек, он позволил себе лишь одну вольность в одежде: оставил в шкафу своего двухкомнатного люкса легкий пиджак спортивного покроя. Узел безупречно завязанного галстука охватывал воротничок светло-голубой рубашки. На сухом, породистом лице Аббершоу не выступило ни капли пота, он, казалось, не замечал субтропической жары абхазского лета, которая ощущалась, несмотря на освежающее дыханье близких гор.