Но что она могла сказать? Что она любит его? Нет. Что он возбуждает ее? Нет. И спросить, собирается ли он повторить это с ней сегодня ночью или в другой раз, она тоже не могла. Это еще раз напомнило ей о ее статусе несчастной каторжницы, за которой не признавали никаких прав, включая право на чувства или на какие-то потребности. Мэри была почти уверена, что большинство людей даже не представляло, что заключенные способны думать.

Грэхем сполз чуть-чуть вниз, устроился головой на ее груди и почти мгновенно заснул, крепко обняв ее при этом.

Мэри какое-то время лежала спокойно. Через иллюминатор струился чистый, свежий воздух, и только легкое дыхание Грэхема нарушало тишину. Ей было приятно думать о том, что, когда она уснет, по ней не будут бегать крысы и не заболит от голода живот. И все же она не могла спать, поскольку ей вдруг пришло в голову, что она, возможно, сможет сбежать.

Грэхем запер дверь, когда вошел, и она была уверена, что он положил ключ в карман куртки. Сможет ли она выбраться из койки, найти свою одежду и его ключи, не разбудив его? Стоит ли снаружи охранник?

Мэри получила ответ на свой последний вопрос, услышав тяжелый топот ботинок у двери. Какое-то время она внимательно прислушивалась, представляя себе, где находится охранник, совершавший обход по палубе. Когда он в следующий раз приблизился к их двери, она сосчитала, за сколько секунд он делает полный крут. Мэри насчитала девяносто секунд. Но на третьем круге он где-то остановился, вероятно, чтобы закурить трубку или отдохнуть.

Мэри поняла, что для организации побега прямо сегодня остается слишком много неизвестных факторов. Она не знала, насколько крепко спит Грэхем; она не была уверена в местонахождении ключа; Мэри не проверила, с какой стороны плавучей тюрьмы удобнее всего спуститься к воде. Спрыгнуть с борта было бы глупостью: она тут же всполошила бы охрану звуком всплеска. Мэри могла надеяться только на то, что Грэхем снова ее захочет. Тогда она постепенно сможет завоевать его доверие и тем временем тщательно исследовать расположение палубы и продумать лучший способ побега.

Мэри снилось, что она дома, в постели со своей сестрой Долли, и она проснулась оттого, что ее живот ласкала чья-то рука. Но это была рука Грэхема, а не ее сестры. Мэри притворилась, что спит, надеясь, что он тоже заснет, но, к своему удивлению, услышала, как он зажег свечу.

Ей до смерти хотелось открыть глаза и посмотреть, что он делает, но, если она проснется, он может отослать ее обратно в трюм, а ей было слишком тепло и удобно, и Мэри не хотела потерять это удовольствие. Она почувствовала, как он сдвинул одеяло, и ощутила легкое тепло от свечи совсем рядом.

Мэри тут же поняла, что он сидит со свечой в руке и рассматривает ее тело. Это нервировало ее, но она все еще не открывала глаз. Грэхем мягко тронул пальцем ее интимное место, убирая волосы, а затем двумя пальцами раздвинул половые губы.

Ей стало еще тяжелее притворяться спящей, зная, что он смотрит на ту часть ее тела, которую не видел никто, кроме нее. Ей было интересно, почему он захотел посмотреть. Он никогда не видел этого раньше? Или проверяет, не больна ли она?

Но когда его палец скользнул внутрь, ее охватило странное чувство. Ей было приятно так же, как от поцелуев Томаса, и она невольно чуть раздвинула ноги. Осторожное трение стало чуть настойчивее, и Мэри знала, что он смотрит туда, а не на ее лицо, потому что чувствовала его дыхание на своем животе. Она приоткрыла глаза и увидела, что он не держит свечку, как она предполагала. Свечка стояла по другую сторону койки. Одной рукой он тер свой пенис, одновременно другой рукой лаская ее интимное место.

Мэри крепко зажмурила глаза. Она не хотела, чтобы вид толстого живота испортил ей то удовольствие, которое Грэхем ей доставлял. Хоть ей и казалось странным, что мужчина предпочитает заниматься такими вещами, пока она спит, она в любом случае не имела ни малейшего понятия, чем могут заниматься любовники.

Его палец проскальзывал внутрь ее снова и снова, и Мэри изо всех сил старалась лежать неподвижно и сдерживать крик. Она слышала, как дыхание Грэхема становится более тяжелым, его рука все быстрее движется по пенису, и затем, когда она уже собиралась потянуться к нему и попросить, чтобы он вошел в нее, он хрюкнул и замер.

Через несколько секунд он вернулся к ней в постель и снова крепко заснул. И опять Мэри лежала и не спала, взволнованная ощущениями, которые он вызвал в ней, и еще более удивленная его действиями. Грэхем просто вел себя осторожно и не хотел разбудить ее, когда решил сделать это? Было ли это ненормальным или обычным мужским поведением?

В конце концов она, вероятно, заснула, потому что почувствовала, как он трясет ее.

— Проснись, Мэри, — сказал он. — Тебе пора возвращаться.

Едва начало светать, когда она шла обратно, снова закованная в цепи. Небо на востоке слегка тронул нежно-розовый блеск. Грэхем шел перед ней, и, когда дошел до первой из двух дверей, ведущих в трюм, повернулся к ней.

— Не рассказывай об этом никому, — проговорил он с напряженным лицом. — Если тебя спросят, почему ты отсутствовала, скажи, что тебя заперли наверху на палубе в качестве наказания. В следующий раз я постараюсь достать тебе платье.

Он больше ничего не сказал, только отпер первую дверь, затем спустился ко второй и отпер ее тоже, мягко подталкивая Мэри и не сказав ни слова на прощание.

Если кто-то и видел или слышал, как она вошла, никто ничего не сказал. Мэри направилась к своей полке, оттолкнув Анну, занявшую ее место, и легла. После теплой и мягкой койки Грэхема доски казались очень жесткими и холодными. Но она заметила, что в трюме более свежий воздух, и была этим довольна. Все же последние слова Грэхема ее встревожили, потому что он явно не знал, как реагируют каторжницы, если одна из них уходит на всю ночь. Они не спросят ее, где она была, они просто отвернутся от нее.

К своему крайнему удивлению, Мэри не почувствовала враждебности к себе, когда проснулась в трюме. Наоборот, ее, похоже, возвели в героини.

— Тебя пороли? — спросила Анна первой, и тут все женщины, даже больные, поднялись, чтобы похвалить Мэри за ее смелое требование увидеть Грэхема. Только Сара понимающе взглянула на нее и хмыкнула, когда Мэри рассказала, что ее приковали наверху на палубе до рассвета.

Апатия, казалось, почти прошла у всех женщин теперь, когда трюм стал чище. В течение дня Мэри не смогла поговорить с Сарой, поскольку все они хвалили ее, задавали вопросы и замечали, что еще никто не осмеливался сделать что-либо подобное. Утром мужчин тоже вывели, чтобы почистить их трюм, и позже, когда они вернулись, Мэри снова осыпали похвалами.

Уилл Брайант крикнул ей через решетку:

— Ты смелая девчонка, сохрани тебя Господь за то, что ты сделала.

— Теперь ты должен на ней жениться, — закричал Джеймс Мартин, и Мэри рассмеялась вместе с остальными мужчинами. Ее развеселили их непристойные высказывания и похвалы в ее адрес.

— Я не буду настаивать, Уилл Брайант, — крикнула она в ответ. — Я знаю, какой ты пустомеля, и потому не захватила с собой свадебного наряда.