— А что это?

— М-м… Да так, — отмахнулся он. Потом повернулся к ней, взглянул прямо в глаза — круглые, голубые и впрямь какие-то по-детски невинные. — Не знаешь — и не знай. Это даже как-то прикольно.

Его ответ ей мало что прояснил, судя по озадаченному виду, с которым она клевала салат, но хоть допытываться не стала. А то как бы он объяснял? Нет, объяснить, конечно, можно было, и даже показать, но почему-то именно сейчас и именно рядом с ней это казалось каким-то совершенно неуместным, грязным, что ли.

Больше ни о чем не спрашивая, Максим включил наобум первый попавшийся канал, на котором как раз только началась старая французская комедия «Невезучие» с Жаном Рено и Жераром Депардье. Обычно такие фильмы он не смотрел, да и тут не собирался, но неожиданно увлекся. И не просто увлекся, а хохотал в голос. Алена тоже смеялась, местами аж до слез.

Было уже почти десять, когда к воротам дома подкатила машина. Притушила фары и огласила улицу трескучим, протяжным гудком. Сигналила долго и нудно, надрываясь и сводя с ума соседских собак, но ни Максим, ни Алена не обратили внимания. Фильм уже закончился, а настроение осталось. Оказывается, совместный смех неплохо сближает. Максим увлеченно рассказывал курьезные случаи из жизни, притом с эмоциями, с мимикой, словно заправский лицедей, а Алена слушала, заливаясь.

Сотовый Максима оборвал его на полуслове, вмиг разрушив ощущение легкости и уюта. На экране высветилось «Ник». Нехотя, с раздражением он ответил на звонок:

— Чего тебе?

— Выйди на пару слов.

Разморенного теплом и обильным ужином Максима выходить в осеннюю ночную хмарь совершенно не тянуло. Он накинул ветровку, сунул ноги в кроссовки и, не обращая внимания на встревоженный взгляд Алены, вышел из дома. В лицо ударил холодный ветер с мелкими, колючими капельками дождя. Захотелось вернуться домой, но он лишь вжал голову в плечи и направился к воротам.

— Чего тебе? — спросил почти зло у Лужина, вывалившегося из машины, когда Максим вышел за ограду. На переносице у него белела повязка.

— Перетереть кое-что хочу, — сплюнул Ник на асфальт. Голос его звучал гнусаво и утробно. — Прояснить кое-какой момент.

— А до завтра никак?

— Никак.

Ник снова сплюнул.

— Тогда давай в темпе, что там у тебя.

— А вот что. Эта сука разбила мне нос. Она должна за это ответить.

— Иди ты в пень со своим носом. Тебе сказали не лезть к ней. Какого черта полез?

— Да ну? Это, что ли, я придумал — выжить ее из нашего класса?

— А это здесь при чем?

— Да при всем, Макс, при всем! Если б ты сказал, что она — твоя сеструха и трогать ее не смейте, я бы к ней… Я бы слова ей не сказал и вообще… Но ты что говорил? Самозванка хитрожопая, тупая овца, доярка вонючая…

— Может, и говорил. И что? Во-первых, в школе мы ее уже изрядно потроллили, и я сказал притормозить с этим делом. А во-вторых, мало ли какую телку я называл овцой. Это для тебя что? Повод ее изнасиловать?

— Изнасиловать? Ты гонишь? — истерично хохотнул Ник. — Да я просто зашел поболтать! И эта бешеная дичь накинулась на меня с кулаками.

— Вот только мне не гони, а? Поболтать он зашел. Я тебя не знаю, что ли? Ты спишь и видишь, кому бы присунуть, а тебе никто не дает. Вот и решил, что раз дура деревенская…

— С чего это мне никто не дает? Что ты несешь? Да у меня…

— Да-да, у тебя каждую ночь новая телка, — ухмыльнулся Максим. — Короче, Ник, иди сам знаешь куда. Правильно она тебе впечатала. Хобот твой заживет. Так что вали давай. А то, знаешь, мне как-то тоже охота тебе ввалить.

— Вот так, значит? Вот так ты со своими друзьями? — Ник отвернулся в сторону, покачал головой и вдруг кинулся на него с кулаками, выпалив: — Сука ты!

Максим увернулся и непроизвольно сделал выпад правой, снова угодив несчастному в нос. Тот оглушительно взвыл и опрокинулся на капот машины, из которой тотчас выскочил водитель Лужиных, с наскоку ударив Максима ногой в грудь. Уже лежачего пнул несколько раз, а потом резко, с силой наступил на откинутую кисть левой руки. Хруст костей потонул в крике.

Затем водитель подобрал хнычущего Никиту, бережно, как маленького, усадил в салон. Машина Лужиных, фыркнув, уехала.

Максим попытался подняться, стиснув челюсти. Бок болел так, будто ему туда вогнали кол. Но хуже всего дело обстояло с пальцами левой руки: они буквально горели огнем, болезненно пульсировали и по ощущениям раздулись и уплотнились. Притом любое, самое легкое движение отдавалось острой, жгучей болью. С трудом он смог подняться на колени, но тут же вновь завалился набок, застонал и крепко выругался.

Еще одна попытка — и на этот раз удалось встать на ноги. Шатаясь, он побрел домой, не чувствуя теперь ни дождя, ни холода, ощущая лишь одну сплошную, всепоглощающую боль.

Алена не ушла к себе. Она ждала его, а увидев, перепугалась и коротко ахнула.

— Господи, Максим! Кто это сделал? — причитала она, помогая ему стягивать ветровку.

— Да козел один, — сквозь зубы процедил он.

— Но почему? За что? — лепетала она, вытаращив глаза.

— Ой, потом… — отмахнулся он, скривившись. — Дуй лучше в ванную — здесь, на первом. Там в шкафу аптечка, тащи ее сюда.

Алена коротко кивнула и помчалась в ванную.

Аптечку она принесла, поставила на столик, за которым еще недавно они так весело ужинали. Теперь стол был пуст и чист — видимо, пока Максим беседовал с Лужиным, она все прибрала.

— Что теперь делать? — спросила она серьезно.

— Найди шприц и ультракаин.

Не задавая лишних вопросов, она принялась искать в большой пластиковой коробке то, что нужно. Максим напряженно следил, как двигались ее руки среди упаковок и блистеров. Казалось, боль из левой кисти перекочевала в затылок и теперь нещадно сверлила мозг. Хотелось прикрикнуть: «Давай уже быстрее!», но вовремя себя одернул. Она тут ни при чем. Да и вообще, не хотелось предстать перед ней истеричкой, не переносящей боли.

Наконец она выудила упаковку со шприцем-«двойкой» и ампулу анестетика.

— Вот! Что дальше?

— Вон там у отца бухло есть всякое. — Максим кивнул на напольный глобус-бар. — Достань вискарик.

Алена принесла непочатую бутыль «Джонни Уокера».

— Хороший выбор, знаешь толк, — усмехнулся Максим. — Теперь откупорь и дай мне. Не смотри так. Это дезинфекция. Смерти мы не боимся, но сгнить от всякой заразы неохота. Так что давай, действуй.

Алена отвинтила крышку и протянула бутылку Максиму.

— А ты пока вскрой ампулу и набери в шприц. Будешь делать укол.

Алена округлила глаза, но, чуть помешкав, повиновалась. Шоркнула несколько раз скарификатором по насечке на ампуле, надломила.