Шрифт:
Интервал:
Закладка:
•
Кузнецов, я и ещё несколько человек пришли к Максвеллу и сказали, что ему надо делать такую же газету, по образцу «European», которую он тогда создал, — вспоминает заместитель Кузнецова, Лев Меламид. — Это была революция в русскоязычной журналистике здесь, в Израиле. Газета «Время» была создана по европейским современным стандартам, а не по стандартам газеты «Правда». Потому что то, что до этого было [в Израиле] на русском языке, — это были какие-то статьи, полотна, без картинок, без ничего. А тут появилось издание западного образца, и эта газета сразу вышла в число самых влиятельных на израильском рынке.
«Одна из самых влиятельных» — если и проявление гордости, то законной. Эдуард Кузнецов приводит цифры:
[Носик] работал у меня сначала в газете «Время», а потом мы всей командой перешли в корпорацию «Едиот ахронот» и создали газету «Вести». Очень успешную, прибыльную. По тиражу она обгоняла даже израильскую газету «Гаарец». У нас был тираж от 45 до 50 тысяч, что для газеты на не родном для аборигенов языке, конечно, фантастически большой тираж.
Через 12 лет, в ноябре 2002 года, сам Носик объяснил в интервью Шаулю Резнику, почему у них на тот момент всё получилось — и почему потом «золотой век» русской прессы в Израиле закончился.
«Время» и «Вести» вернули к русскоязычной прессе старожилов. Интересных материалов хватало: в первом выпуске «Времени» Михаил Хейфец взял интервью у Бродского. Не всякой московской газете это было по силам.
С другой стороны, помогло сотрудничество с газетой «Маарив» и холдингом «Миррор», владельцем которого был покойный Роберт Максвелл. Было чувство: мы входим в западный медиадом.
— Куда потом исчезла критическая читательская масса?
Абсорбировалась.
— Скопом перешла на ивритскую прессу?
Не обязательно. Имеется в виду абсорбция на уровне продвинутого израильского общества, то есть получение новостей из Интернета, радио и телевидения. В машине — радиоприёмник, дома — телевизор, на работе — Интернет. Ждать выхода «русского» еженедельника с перепечатками из московских газет — удел лузеров.[90]
Ещё через 10 лет, в 2012 году, Алек Д. Эпштейн подытоживает менее эмоционально, но более весомо:
В первой половине девяностых из бывшего СССР в Израиль прибыли полмиллиона человек. Многие из них являлись представителями русско-еврейской городской интеллигенции, то есть довольно активными потребителями печатной продукции. В 2000-е годы темпы иммиграции резко упали: например, в 2010 году в Израиль из бывшего СССР приехало всего 7 тысяч новых граждан. Регулярно читавшие газеты и журналы люди старшего поколения, прибывшие в страну в ходе так называемой «алии девяностых», постепенно уходят из жизни, но на их место не приезжают новые потенциальные потребители русскоязычной прессы. <…> Для живущей в Израиле более десяти-пятнадцати лет русскоязычной молодёжи и тем более для детей выходцев из СССР/СНГ, родившихся в Израиле, русский остаётся языком для общения с бабушками, но не для чтения газет и журналов, что приводит к дальнейшему сокращению их читательской аудитории.
Но в 1990 году до этого было ещё далеко.
И Эдуард Кузнецов, и Лев Меламид признаю́т, что Носик был самым ярким сотрудником газеты — и к нему требовался особый подход и особое отношение:
Редакция находилась в Тель-Авиве, а основная масса журналистов в те годы жила в Иерусалиме. У нас была своя редакционная машина, мы по утрам забирали всех журналистов, но с Антоном были проблемы. Мы выезжали в 8–9 часов утра, подъезжали к его дому, Антон там спал голый. Водитель одевал Антона. Кузнецов, главный редактор, сидел в углу в машине хмурый, злой, но тем не менее — Антону всё прощалось.
Чтобы оценить, насколько много весит это «всё», нужно понимать, что от упомянутого выше принципа многостаночности и работы на разные издания, который Носик практиковал до появления «Времени»/«Вестей», он не отошёл и во время работы на них.
Он был журналистом, аналитиком, переводил много, писал полемические статьи, — рассказывала мне Маша Хинич в декабре 2017 года за столиком кафе в венецианском гетто. — «Петров за, Иванов против» — всё это возникало одновременно. Иногда он днём писал за Петрова, а ночами, возвращаясь домой, писал за Иванова.
Носиковское начальство не одобряло, мягко говоря, халтуры своего сотрудника «на стороне». Но тем не менее — всё же не расставалось с ним.
Он был уникальный человек, — объясняет причины этого Эдуард Кузнецов за чашкой чая, принимая меня в своём доме в богатом пригороде Иерусалима. — Единственный, кто мог за смену написать 2–3 статьи. Почти на любые темы. Очень профессионально, чётким, внятным, хорошим русским языком, с подбором фактов.
В нём какое-то было моцартианское начало. Не то что гуляка праздный… Хотя и загулы тоже. Но лёгкость была необыкновенная. И избыток талантов, которые его распирали и требовали самореализации.
И, реализуя их, он зачастую… не очень, так скажем, оглядывался на моральные ограничения. За моей спиной он писал статьи в конкурирующую газету. И когда на этом его поймали, владелец корпорации «Едиот Ахронот» сказал мне: «Гони его в шею». Я ответил: «Разберусь я с ним, талантливый мужик, жалко его терять».
И Носик проработал в газете — в штате или вне штата, «отбегая» на собственные дела и возвращаясь, — до своего окончательного отъезда в Россию в начале 97-го года.
И как проработал! Марк Галесник, отвечая на мой вопрос о долгах и финансовых проблемах Носика (об этом речь впереди), между делом проговаривается о его фантастической работоспособности и результативности:
Был какой-то период сложный, когда он получал свои гонорары через мою фирму, — их переводили мне