…перепрыгнул Берлинскую стену с помощью очень простого шулерства. Я со своим социалистическим паспортом, годным для посещения соцстран, зашёл в швейцарское посольство в Москве и получил швейцарскую визу туда. И ею размахивал на чек-пойнте в 5 утра. И на неё посмотрели и не обратили внимания на то, что на другой странице паспорта — это паспорт социалистический. Увидели швейцарскую визу — ну хрен с тобой, иди.

Обратно же вернуться оказалось ещё проще и ещё интереснее:

Был автобус из Западного Берлина в Шонефельд, в восточно-берлинский аэропорт. Я на нём приехал, стал вылетать, и там, конечно, вся немецкая граница встала на уши. Минут сорок они изучали мой паспорт, потому что приехал человек из Западного Берлина с документами, которые абсолютно не дают права жителю соцлагеря попасть в Западный Берлин, но у него штамп, он перешёл, ГДРшники поставили штамп.

Ordnung.

Ordnung был соблюдён. Но почему он был соблюдён? У меня они ничего спросить не могут, мама моя страшно переживала, волновалась (она поехала меня провожать). Я говорил: «Ну всё, мать, ты родила Солженицына. Меня сейчас выдворят, эти ГДРшники не пустят меня на рейс „Аэрофлота“ в Москву с моим советским паспортом. Ха-ха-ха». То есть я-то понимал, что они ничего не смогут сделать. А они не понимали, что они должны в этой ситуации делать. Но главным результатом, конечно, этой поездки в Западный Берлин было то, что я привёз оттуда свой первый компьютер, который я там купил.[76]

Из этого рассказа остаётся непонятно, каким образом Носик получил швейцарскую визу. Но как обращаться с «необходимыми формальностями», он уже знал прекрасно. Прививаемый и культивируемый с детства азарт «нагнуть систему» проявился при эмиграции во всём блеске:

Когда я сам приехал в 1990 году в Израиль, тихо сменив там статус туриста на статус гражданина (а не отказываясь от советского гражданства и московской прописки за 500 рублей, как требовало брежневское законодательство), то я совершил уголовное деяние, наказуемое по ст. 64 УК РСФСР «Измена Родине». <…> Уголовная статья за невозвращенчество была de jure отменена лишь с принятием ельцинского УК РФ в 1996 году. Лишь после этого я восстановил свой русский загранпаспорт, со своей прежней фамилией, и стал пересекать по нему российскую границу, а до этого ездил к маме в Москву по визе, выданной на имя אטנךון נוםיק

.[77]

Итак, 23-летний Носик оказался в Израиле в начале 1990 года. Оседлав, как серфингист, поднимающуюся волну постсоветской эмиграции, принявшую в скором времени масштабы настоящего цунами.[78]

Надо признать: бойкий и раскрепощённый молодой москвич, бегло болтающий на иврите, обладающий пусть не глубокими, но широкими познаниями в иудаике и еврейской истории и обширными знакомствами в художественной среде, сразу оказался в чрезвычайно привилегированном положении по сравнению, скажем, с сорокалетним провинциальным инженером, ни в зуб ногой не понимающим на иврите и про царя Соломона знающим в лучшем случае из рассказа Куприна «Суламифь», а про Иерусалим — из «Мастера и Маргариты». И, разумеется, не преминул этим положением воспользоваться — заняв своё уникальное место в русском Иерусалиме.

Менахем Яглом, выходец из известной советской физико-математической семьи, принимая меня в своём очень традиционном доме в религиозном квартале Иерусалима, забирал ещё круче:

Он немедленно стал самым модным русским журналистом. При этом, в отличие от большинства журналистов, журнализмом не страдал. Несмотря на весь происходящий бред, вполне сохранял ясность мышления, что вообще бывает не часто.

О том, чтобы поселиться где-либо, кроме Иерусалима, как мы уже поняли, не могло быть и речи. Это естественно. Неожиданным поначалу казалось другое: интерес к новоявленному иерусалимцу крупнейших СМИ. Что, впрочем, объяснялось просто: он оказался единственным в Иерусалиме представителем новой русской алии, который мог внятно ответить журналистам «Таймс» и «Маарив» на интересующие их несложные вопросы типа «как вам здесь»? Юлия Идлис в «Сотворённых кумирах» приводит собственное свидетельство Носика:

Прежде чем я стал давать комментарии в профессиональном качестве, я был интервьюирован много десятков раз, и при этом в таких изданиях, о которых не мог даже помыслить, что они заинтересуются моей скромной персоной (мне было тогда 23 года), просто потому, что я знал те языки, на которых они только и могли задавать мне вопросы.[79]

Неудивительно, что Носик становится «мерилом всех вещей» для русской общины Иерусалима. Во всяком случае, для молодой и активной её части. «Всех» — это, конечно, сильно сказано, но вот свидетельство Натальи Ратнер, с которой бывший несостоявшийся ученик, естественно, возобновил знакомство:

У меня подруга в тот год открыла ресторан. И решала, каким он должен быть. Мясным или нет, и всё такое.[80] И прикидывала: в какой ситуации она будет считать, что поступила правильно? Антон тогда ходил в маленькое место, на улице Агриппы, у самого рынка. Крохотная мясная забегаловка, где делали шашлыки, и Антон был в состоянии съесть там этих шашлыков штук 17. Об этом тоже ходили легенды. И моя подруга сформулировала критерий успешности так: «Если Антон Носик вместо того, чтобы питаться в той маленькой забегаловке у рынка, начнёт питаться у меня, я буду считать, что всё в порядке».

— Т. е. он был такой тренд-сеттер.

— Ну вот да. Он был ориентиром. И я помню, что в какой-то момент вдруг она мне звонит: «Ура! Он здесь!» Они были знакомы, у них были свои, даже, возможно, хорошие отношения, дело не в этом. А в том, что «таки да»! Он действительно пришёл.

Напомним: речь идёт не о светском льве, не об олигархе и даже тогда ещё не об Интернет-гуру, а о молодом парне, преподавателе иврита и начинающем журналисте, только приехавшем в Израиль.

В Иерусалиме Антон обрёл компанию ближайших друзей — таких же, как он сам, столичных молодых пижонов на пороге головокружительных карьер — о чём они тогда ещё и не подозревали. С ними он проведёт всю дальнейшую жизнь, создавая прорывные бизнесы, деля без(д)умное веселье и ведя задумчивые разговоры о судьбах России, Израиля и всего мира — в Москве, Венеции, Гоа.

Именно Старый Иерусалим, а не дом художников на «Речном вокзале» и не 3-й Мед, станет для Антона точкой отсчёта, тем Царским Селом (снова пушкинская аналогия), без которого весь мир — чужбина.

Юлия Идлис, познакомившаяся с Носиком, Кудрявцевым, Ревазовым и Арканом Каривом уже