— На стол поставить? — он мотнул головой в сторону беседки.

— Да-да, Витенька, спасибо. Юля, проходите, пожалуйста, в беседку. Давайте будем ужинать. Или вы, может, сначала хотите искупаться?

Юлька вспомнила о том, что сегодня так и не выбралась на деревенский пляж, который, похоже, начинался чуть левее, сразу за забором владений Джентиле. Впрочем, она видела, что забор доходит не до самой воды, а оставляет свободным песчаную полоску, как это и предписывалось российским законодательством. Ее удивило, что итальянские собственники земельного участка оказались столь щепетильны к его соблюдению.

— Нет-нет, я не хочу заставлять вас ждать. Искупаться можно и потом, — торопливо сказала она. — Какой у вас тут песок чистый, мелкий! Это вы специально себе пляж насыпали?

— Ну что вы! — Джемма мелодично засмеялась. — Конечно, нет. Здесь песок точно такой же, как на всем протяжении берега. За забором, там, куда деревенские ходят купаться, точно такой же песок, сами потом увидите.

Слово «деревенские» в ее устах прозвучало так уместно, словно она употребляла его с рождения. Впрочем, Юлька напомнила себе, что Джемма — русская, а значит, до того, как уехала в Италию, вполне могла бывать в русской глубинке.

— Интересно, как в Сазонове появился такой пляж? — вслух сказала она, пока все усаживались за стол.

Вероника принялась раскладывать по тарелкам салат из рукколы, креветки и маленькие красные помидорки черри. Выглядели они совсем не так, как те пластмассовые помидоры, которые продавались в каждом супермаркете, и пахли совсем иначе — солнцем и нагретой теплой землей. Юлька не утерпела, стащила с тарелки половинку, прямо руками, сунула в рот и зажмурилась от удовольствия.

— Здесь же обкомовская база отдыха была, — тем временем ответила на ее вопрос Джемма, и Юлька от изумления чуть не подавилась сладким помидорным соком. Господи, про обком-то она откуда знает? — Когда ее построили, то в конце семидесятых сюда прямо по Волге пришли груженые баржи с песком, засыпали прибрежную линию, чтобы обустроить для партийных бонз отличный пляж. Местные, конечно, повадились на территорию ходить, особенно это у детворы было в почете, и, чтобы их отвадить, кусок пляжа за границами базы оборудовали и для жителей деревни. В Сазоново со всей округи купаться ездили, потому что здесь и дно выровняли. Вход в воду пологий, песочный, не илистый. И когда базу снесли и начали коттеджное строительство, так и осталось. У всех домов свой пляж, а за забором — общественный.

— А не ходят к вам берегом-то? — не утерпела Юлька. Джемма пожала плечами.

— Мы не стали берег перегораживать. Неправильно это, не по-людски. Мальчишки иногда водой добираются, интересно им поглазеть, как мы тут живем. А взрослые — нет, не ходят. Многие собак тут держат, боятся люди. Да и тактичные они, деревенские.

— Вот залезут к вам, будете знать, какие они тактичные! — встрял в разговор Виктор. — Не дело это — со стороны дороги забор, от соседей забор, а с реки двор открыт! Заходи кто хочешь.

— Да никто не хочет, — снова пожала плечами Джемма. — По крайней мере, пока. От всего не убережешься. Да и не случалось тут в Сазонове никогда ничего. Тут же никто домов и вовсе не запирает.

— А вы откуда знаете? — поддела ее Юлька, с аппетитом уписывающая вкуснющий салат, который, казалось, таял во рту.

— Так я ж не в безвоздушном пространстве живу, — засмеялась Джемма и ловко сняла серебристую крышку со стоящего на столе блюда. Под ней оказалась запеченная на открытом огне форель. — У меня уборку в доме делать женщина из деревни ходит, Ольга Прокопьевна, и молочные продукты носит Анна Петровна. Они обе здесь родились и выросли, ближайшие подруги, все знают.

— Ой, люди тут, конечно, хорошие, но то, что болтливые, так это точно. — Юлька тоже рассмеялась. — Я тут третий день, но уже каких только страшилок не наслушалась! И про мальчика, который утонул, и про девушку, которая утопилась, и про ее молодого человека, который повесился. А вы говорите, не происходит тут ничего.

— Сначала будем пить чай с травами или все-таки искупаться сходим? — спросила Джемма.

Она встала, собирая пустые тарелки, и теперь в мягком свете вечернего солнца было видно, что она уже немолода, к пятидесяти. Морщинки у глаз прорезались четче, лицо выглядело внезапно уставшим. Или это беседа с чужими людьми ей наскучила?

— Давайте я помогу вам убрать посуду — и сходим искупаться? — предложила Юлька, тоже вставая.

— Нет-нет, я все уберу, не беспокойтесь. — Джемма ласково улыбнулась Юльке, лицо ее снова изменилось, опять став молодым и прекрасным. — Бегите, купайтесь. Я присоединюсь к вам позже.

Остаток вечера был прекрасным и безмятежным. Юлька вволю наплавалась в Волге, по достоинству оценив всю прелесть песчаного пляжа. Она никак не могла вытащить себя из воды, теплой, как парное молоко. Вода смывала ночные страхи, неприятный разговор с соседом, усталость от работы и даже душевные страдания. Оставалась лишь бескрайняя река, спешащая мимо вода, мягкое тепло вечернего солнца, прекрасные люди рядом.

Джемма оказалась очень начитанной собеседницей, и Юлька с восторгом слушала ее рассуждения о современной литературе, как российской, так и европейской. Вероника поддерживала разговор, хотя ей приходилось то и дело отвлекаться на надоедливого Виктора, липнувшего к ней так откровенно, что смотреть на это было неприятно. Впрочем, от его полунамеков-полуприставаний девушка уворачивалась весьма умело. Ее мастерство Юлька оценила.

Домой, к нетерпеливо ожидавшей под дверью Жуже, она вернулась около десяти вечера. Уже привычным движением развесила во дворе мокрый купальник, расправила постель, заперла дверь, легла в кровать и крепко уснула. Жизнь, давшая трещину после измены мужа, как ей казалось, постепенно начинала налаживаться.

* * *

Проводив гостей до калитки, Вероника вернулась в беседку, чтобы помочь матери. Джемма молча носила в дом тарелки, и Веронике отчего-то показалось, что она сердится. На что? За что?

— Мама, я что-то сделала неправильно? — спросила она, потому что не выносила неясности.

С ее точки зрения, любая, даже самая плохая новость была лучше, чем блуждание в потемках и гадание на кофейной гуще. Никакой вины за собой она не чувствовала, но мама редко бывала молчалива и тиха. Или у нее голова болит?

— Что? — Джемма вынырнула из своих мыслей, улыбнулась дочери. — Нет, конечно, нет. Ты тут совсем ни при чем.

— А кто при чем? — спросила проницательная Вероника. Своей проницательностью она всегда страшно гордилась. — Папа не звонил, никто не звонил, так что плохих новостей ты получить не могла. Еще три часа назад настроение у тебя было прекрасное, значит, что-то произошло здесь, за ужином?

— Да ничего не произошло, Береничка, — мама назвала ее специальным, «папиным» именем, как называла только тогда, когда Веронике срочно требовалось утешение. — Ну что ты!

— Может быть, ты против, чтобы я звала этих людей? Ты от них устала? Они ведь нам совсем чужие. Но тут так скучно все время сидеть вдвоем…