стимулируется префронтальная кора. Ну и вентральная область покрышки, которую система использует как награду за правильно выполненную задачу. И далее по такому алгоритму. В случае отсутствия контроля с нашей стороны, система в автономном режиме обучается буквально с первого раза и воспроизводит сама нужные параметры при уже знакомых ей стимулах.

— И на каком расстоянии работает система? — Смит очень внимательно слушал ответы и задавал все больше вопросов.

— Да, этот вопрос мы также изучали, мой коллега Майкл Холден продолжит, — Беннет передал слово Майклу.

— Благодарю за вопрос, мы оставили доклад об этом как раз под конец, — продолжил Майкл. — Как было упомянуто, в большинстве случаев, система выбирала отдельного представителя. Пока наши наблюдения продолжаются, но во всех случаях это была самка. У нас было несколько версий причины такого выбора, одна из них заключается в последней хромосоме, что обеспечивает самкам больше генетического разнообразия. Вторая — в митохондриальной ДНК. На текущий момент мы до конца не смогли изучить все процессы, однако этот представитель в сообществе является, можно сказать, «ядром». При продолжительном взаимодействии, он становится, своего рода, «принимающим и отдающим» сигналы в систему и из нее. Мы проводили наблюдения и меняли несколько экземпляров в группах, но они сохраняли связь с прошлой группой даже на большом расстоянии. При этом при подсадке нового экземпляра, в которого внедрили нанороботов, не принадлежавшего отдельной группе, он вскоре вживался в новое сообщество и подключался к крысе-«ядру». Если происходила смерть крысы-ядра, то система выбирала нового представителя из этого сообщества на эту роль. Однако, после проведенного эксперимента, где крыса — «ядро» умирала, в двух из двадцати семи наблюдаемых группах возникло явление партеногенеза самок-ядра. Мы сейчас изучаем, есть ли взаимосвязь между чередой смертей крысы-ядра в популяции и возникновением копий у других групп или это была случайность. Но если это предположение окажется верным, то это будет говорить о том, что система не ограничивается одним сообществом, а собирает опыт всех групп одновременно и включила механизм копирования самки-ядра, сохраняя ее генотип.

— Можно ли считать, что нанороботы встраиваются в геном и могут быть переданы потомству? — донесся вопрос из зала.

— Нет. Пока изучение потомства популяций показывает, что нанороботы не передаются по-наследству и крысы, рожденные от экземпляров из экспериментальной группы, не проявляют признаков наличия воздействия системы. Однако, этот вопрос изучается, поскольку не исключена вероятность появления таких признаков в дальнейшем. Что касается крысы-ядра, мы пока наблюдаем стремление системы сохранить ее генотип. Она уже изменила механизм геномного импринтинга и посредством ферментов имитировала оплодотворение, что привело к явлению партеногенеза у млекопитающих. Мы сходимся во мнении, что имеем возможность наблюдать уникальный процесс, который может перевернуть наше представление о биологических системах.

— Фу, — шепотом прокомментировал выступление Дэн.

— Я слышал уже, что запланировано исследование на добровольцах, — прошептал на ухо ему Макс.

— Кто согласится на такое в здравом уме?

Макс не успел ответить, кто-то высказал заключительную часть, Смит встал и зааплодировал, за ним последовали другие.

***

В помещении холла уже толпилась куча народа. Местные жители, услышав, что за участие в испытании заплатят огромные деньги, начали занимать очередь еще до рассвета.

Алекс собирал в стопку бумаги с распечатанным согласием и отправился в пункт приема добровольцев. Народу было столько, что пришлось подключить на помощь даже и весь его отдел, хоть они вообще биоинформатики. Необходимо было собрать первичный анамнез, собрать анализы и рассортировать всех по характеристикам и заболеваниям, отсеять тех, кто не подходил и направлять по отделениям. Исследование проходило не по стандартам, все три фазы клинических испытаний были объединены. Хотя никого не удивляло отсутствие стандартов здесь. Но большая трудность была с переводчиками. Приходилось использовать голосовой на смартфоне, хотя справлялся он так себе.

Задача усложнилась, когда местные поняли, что берут только тех, кто имел нужные заболевания и начинали пытаться симулировать. Доступ к медицине у местных оставлял желать лучшего, поэтому просить приносить с собой какие-то карты и обследования было бессмысленно. Люди подписывали соглашения, практически не читая и не слушая о рисках, в итоге Алекс уже смирился и просто давал им лист на подпись.

К его столу подошла женщина с мальчиком лет одиннадцати на руках и протянула карту. Алекс без переводчика понял характер заболевания. Он подошел к соседнему столу, где сидел коллега:

— Разве разрешено брать детей на этом этапе?

— Наверное, — тот пожал плечами. — Если родители подпишут согласие. А что за диагноз?

— Фибродисплазия.

— О, такие нужны, пусть подписывает, — ответил коллега, и жестом указал присаживаться к нему за стол следующего.

Алекс вернулся к столу и включил переводчик, чтобы мать послушала о всех рисках. Женщина напротив слушала без эмоций, будто ждала пока запись закончится. Алекс понял, что она вообще ничего толком не слушает и подозвал одного из местных, кто работал у них.

— Объясни ей, — обратился он к рабочему, — что это опасно. Скажи, что у нас еще нет результатов исследования на людях, тем более на детях. Пусть придет потом, когда будет следующий набор.

Местный посмотрел на женщину и сказал что-то на их языке, женщина лишь кивнула.

— Объясни ей нормально, — настоял Алекс, — ты же видишь, она не понимает всю опасность.

— Отстаньте от нее, — на ломаном языке сказал рабочий. — Они знают, что вы тут делаете лекарство, которое по-другому они никогда не получат. А им еще и денег много заплатят за это. Она все понимает.

Ученый еще раз взглянул на равнодушное лицо женщины и протянул лист с согласием, на котором она уверенно поставила закорючку в графе подписи.

Глава 11

Феб смотрел на свое отражение. Провел пальцем по одному из рубцов на лице. Его состояние улучшалось, но он еще точно не мог различать свои чувства, что реально, а что нет. Иногда ему казалось, что он будто уплывает в какой-то другой мир, где все наоборот. Что остальные хотят его убить, что все уже сговорились против него и готовят для него какую-то ловушку. Разумом он уже начал различать, где реальность, а где его накрывает психоз, но для этого требовалось напрягать концентрацию, чтобы не уплыть заново и не пугать близких, которые его навещали.

Он взял с полки маску, которую ему принесли и примерил к лицу. Возможно тот факт, что он еще не до конца вернулся в реальность, был к лучшему. Если бы он отчетливо осознавал происходящее, ему бы было куда тяжелее смиряться с потерей своего прежнего лица.

В боксе, где он уже очнулся в здравом, если это можно так назвать, уме, все выглядело по-другому.