Пару недель назад Адам вернул ей ее пистолет, поэтому мог не беспокоиться за ее безопасность, но как он сумеет объяснить это Дмитриеву? Генерал должен увидеть Софью Алексеевну и сам все решить. Адаму Данилевскому настало время откланяться. Его губы скривились в горькой усмешке. В ближайшее время он навсегда расстанется с Софьей, но, как ни странно, это не принесло ему ожидаемого чувства облегчения. Хлопотное поручение, на которое он согласился не без колебаний, теперь выглядело совсем в ином свете. Получая Удовольствие от ее общества, он постоянно терзался мыслью о том, что привлекающие его черты характера Софьи Алексеевны придутся совсем не по вкусу ее будущему супругу.

Две команды встретились. Генерал подчеркнуто официально ответил на приветствие своего адъютанта. Его придирчивый взгляд цепко осмотрел выправку и внешний вид гвардейцев, которые замерли в положении «смирно» в своих седлах. Тусклые пуговицы, измятые костюмы, грязное белье – ничто не осталось незамеченным.

– Дорога от Киева весьма долгая и трудная, генерал, – спокойно пояснил Адам. – На многих постоялых дворах, где мы останавливались на ночлег, невозможно найти ни ваксы для сапог, ни воды в достаточном количестве.

Генерал молча кивнул. Глаза его остановились на карете.

– Княжна Софья, надеюсь, не испытывала слишком больших неудобств?

Данилевский сглотнул комок в горле:

– Она на удивление жизнерадостна, господин генерал. Дмитриев в замешательстве уставился на него, размышляя, в честь чего он употребил столь необычное слово. Потом послал свою лошадь вперед, и Адам торопливо проговорил ему вслед:

– Софьи Алексеевны нет в карете, господин генерал. Она очень плохо переносит дорожную тряску.

Генерал резко остановился. Он окинул взором шеренгу из двенадцати солдат, кучера на козлах, Бориса Михайлова, который сидел в седле своей горной лошадки, и после этого в упор взглянул на Данилевского, даже не потрудившись задать вопрос вслух.

Адам пристально смотрел вдаль; внезапно из-за кустарников появилась фигура всадницы, и он с облегчением перевел дух.

– Вот она, генерал. Мы можем отправиться ей навстречу.

И, не глядя, какое впечатление произвели его слова, пустил коня вскачь.

Софи увидела, что к ней направляются два всадника, оба в темно-зеленых с красной отделкой мундирах Преображенского полка. И тут же обратила внимание, что вместе с Адамом скачет не солдат из его команды; когда расстояние сократилось, она могла разглядеть, что второй гораздо старше Адама, с седыми волосами и исключительно прямой посадкой в седле, выдающей профессионального военного. Затем; с внезапным спазмом под ложечкой, она сообразила, кто это.

Она остановила коня, бросила поводья и стала ждать их приближения.

– Княжна, – голос Адама прозвучал отстранение, – позвольте представить вам генерала князя Павла Дмитриева.

Генерал был ошеломлен. В первую очередь он обратил внимание, что она сидит на коне по-мужски, потом – на саму посадку. Теперь он мог рассмотреть, что на ней специальная раздвоенная юбка. Костюм для верховой езды запылился, спутанные от ветра волосы завязаны в узел на затылке. Темные глаза встретили его взгляд с бесстрашным вызовом. Он почувствовал буквально исходившую от нее энергию, неуемную силу дикого создания вольных степей, отметил здоровый цвет ее загорелого лица, крепкую мускулистую фигурку. И все это привело его в состояние ярости. Она совсем не была похожа на Софью Ивановну с ее изящной, тонкой красотой; она не была похожа и на хрупкую дочь наивного, доверчивого, мягкосердечного Алексея. Это была женщина, с которой придется считаться, и ее совсем не легко будет сломить, чтобы подчинить своей воле.

– Я с огромным нетерпением ждал этого момента, Софья Алексеевна, – произнес он с поклоном.

– Весьма польщена, князь, – кротко ответила она. Оценив его щеголеватый, с иголочки мундир, Софья послала ему свою открытую, чуть асимметричную улыбку. – Надеюсь, вы простите мне некоторую неопрятность. Мы слишком долго были в дороге.

– Она вскоре закончится, – заверил ее Дмитриев, снова кланяясь. Очарование улыбки не подействовало на него. – Мы всего в четырех часах езды от ворот Петербурга. Ее императорское величество жаждет лично приветствовать вас.

Софи почувствовала внутреннюю дрожь. Непроизвольно она бросила взгляд на Адама, словно ища у него поддержку. Однако ничего подобного не получила. Он явно показывал, что не имеет никакого отношения к этой сцене. Выражение глаз было холодным, бесстрастным.

– Пожалуй, мы теперь объединим наши команды, княжна.

Стало быть, она больше для него не Софи. Эта догадка кольнула ее острой болью. Его задача как сопровождающего выполнена, он отступает в сторону и передает ее с рук на руки будущему супругу. Неужели они не смогут остаться друзьями? Мгновенный приступ отчаяния отозвался ледяными иголками в спине. Она останется совсем без друзей в этом новом мире? Софья расправила плечи и вздернула подбородок.

– Да, конечно, граф. Я вполне сыта утомительным путешествием.

– Вижу, у вас пистолет, Софья Алексеевна, – ровным голосом заметил князь, стараясь скрыть свое потрясение и возмущение этой сорвиголовой, которую он собирался сделать своей женой.

– Я давно уже к нему привыкла, князь, – пожала она плечами. – Мой дед научил меня хорошо стрелять, так что вы можете не бояться случайных нападений.

– У вас нет необходимости ходить вооруженной при императорском дворе, – заявил он, вспомнив об элегантных безделушках, изысканных черепаховых гребнях, вышитых платочках, кружевных перчатках, которые он наготовил в качестве подарков простодушной юной невесте от ее пылкого, внимательного жениха.

– Разумеется, – согласилась Софья, пряча, в свою очередь, нервную дрожь при мысли, что ее стрелковая доблесть, пожалуй, оценена и воспринята не в лучшем смысле.

«Больше я ничего не могу для нее сделать», – подумал Адам. Он привез ее сюда, потому что ей выпала такая судьба; принять ее как есть – значит существенно облегчить свою участь. Да и почему он вообразил, что она не бросится жадно в гущу новой жизни, как только слегка оглянется и обживется в ней? Ведь это жизнь, полная удовольствий, и если она поведет себя подобающим образом, Дмитриеву не на что будет жаловаться. Нет оснований полагать, что она не сумеет приспособиться. Софья Алексеевна отнюдь не глупа. Это была, пожалуй, единственная мысль, которая принесла графу некоторое успокоение.

Вечернее солнце высветило золоченые купола Казанского собора и мягким золотом окрасило спокойную гладь Невы. Софи и ее сопровождение въехали в Санкт-Петербург. Все дурные предчувствия улетучились, когда она широко распахнутыми глазами в полном изумлении разглядывала этот гигантский, суматошный город. Все ее представления о городах ограничивались однократной поездкой в Киев два года назад. Город ошеломил ее тогда своим шумом и величественностью, но те ощущения не шли ни в какое сравнение с величием столицы. Они ехали по широкой брусчатке Невского проспекта, и она все оглядывалась раскрыв рот на махины каменных домов, выстроившихся в линию по обе его стороны. Неужели все живут в таких дворцах?