– Смотри! – зовет меня Лия-Тигренок. – Она сдается!

Кто «она»? Зайка-Мура?! Ерунда какая… Это существо не умеет сдаваться, не так устроено.

Выхожу к Тигренку в коридор, здесь окна обращены на запад. Смотрю вниз. Снайперов мы не опасаемся – все стекла зеркальные, с односторонней прозрачностью, разглядеть нас не поможет даже оптика с поляризационными фильтрами.

Враги подобрались почти к самой клинике – опять-таки осторожничая, укрываясь от пуль за бронетехникой.

А навстречу им по пандусу медленно спускается фигура в измазанной и изорванной униформе Вивария. Руки подняты над головой.

Она, Зайка-Мура… Ни с кем не спутать горбатое создание. Ее горб – не врожденное уродство, вызванное искривлением позвоночника. Там у нее сконцентрированы клетки, вырабатывающие электроимпульсы, их куда больше и они куда мощнее, чем у электрических угрей и скатов. В былые времена мы проверяли в Виварии: чахлое с виду горбатое существо выдавало напряжение до шести киловольт и силу тока до шестидесяти ампер…

Мура приближается к бронемашине. Это колесный танк… Или бронеавтомобиль с танковой башней, я не сильно разбираюсь в том жабьем железе, что нельзя взять с собой в Зону. Но махина внушительная, с пушкой солидного калибра.

Вижу, как из-за вроде бы танка выскакивают фигуры в камуфляже. Вояки грубо хватают Зайку, швыряют лицом на броню, обыскивают-ощупывают. Она неожиданно валится, обхватывает руками колени, еще больше выпячивает, округляет свой горб – и я понимаю, что сейчас произойдет. А жабы не понимают, иначе драпали бы без оглядки.

Тело Муры конвульсивно содрогается. Мое аномальное нутро ощущает серию мощнейших электрических ударов даже отсюда, с двенадцатого этажа. Люди в камуфляже корчатся в такт импульсам – те, кто ближе всего к Зайке-Муре.

Те, кто подальше, пытаются отбежать… Это они зря. Лучший способ передвижения при таких эксцессах – прыгать на одной ноге, не прикладывать разность потенциалов к собственному телу. Жабы этого не знают и получают свое сполна.

В довершение всего в колесном танке взрывается боекомплект, экипажу не позавидуешь… Трюк мне знаком, сам как-то проделал такой в «Сметанке» с патронами травматического пистолета, но здесь другие масштабы. Рвануло так, что многотонная башня танка отброшена на несколько метров в сторону. С соседней бронемашиной тоже происходит что-то неладное, над ее моторным отсеком начинают подниматься сизые струйки дыма.

И все заканчивается.

Люди перестают дергаться, лежат неподвижно. Мура отпускает колени, вытягивает ноги и сама вытягивается, и даже горб ее словно бы становится значительно меньше.

Я понимаю, что сейчас Зайка побила все свои рекорды, установленные и на тренировках, и в реальных схватках. Никакие «энерджайзеры» не поставят ее на ноги, без серьезного курса лечения не обойтись…

Да только лечением никто не собирается заниматься… После короткой паузы Муру начинают убивать.

Грохочут автоматы и ручные пулеметы, ревет крупнокалиберная спарка бронетранспортера. Десятки, если не сотни пуль в упор.

Она давно мертва, но жабы стреляют и стреляют в кровавое месиво.

Не то тупо мстят, не то действительно опасаются, что воскреснет.

Понимаю, что Дракула убит. Уж он-то бы не остался безучастным к такому зрелищу. Кинулся бы на гадов, даже оставшись без патронов, вооруженный лишь челюстями…

Расправа завершается. Жабы бросаются на финальный штурм. Двумя группами, под прикрытием оставшейся на ходу техники.

Вот и все… Финиш близок. Мы с Тигренком отдали почти все патроны Дракуле и Зайке. Того, что осталось, никак не хватит, чтобы устроить на верхних этажах Брестскую крепость.

Отстыковываю магазин «Штайра», проверяю боезапас. Целых два патрона, третий в стволе… Застрелиться хватит.

Стреляться я не хочу. Стать главным персонажем долгого судебного процесса над Хармонтским Мясником хочу еще меньше.

Говорю Тигренку:

– Ты ведь собиралась меня убить в Хармонте? По-моему, пора нам приступить к этому мероприятию… А то не успеем закончить, помешают.

Откладываю «Штайр», выдергиваю нож… И понимаю, что это фантомные рефлексы… Зачем? Ну, сумею вдруг уложить Тигренка, и что? Снова выбирать между суицидом и пожизненным заключением?

Разжимаю пальцы. Нож звякает о бетон.

Меряемся взглядами. У нее глаза зверя, не человека… А у меня? Никогда не задумывался…

– Если ты решил свести счеты с жизнью, прыгни в шахту лифта, – советует Лия. – Я тебе помогать не стану.

Затем она кричит:

– Ты идиот, Питер! Твои дочери живы, они не здесь, но живы! Так что же ты растекся по полу, как лужа блевотины?! Соберись, и уходим отсюда!

Она кричит еще и еще, она бросает мне в лицо нецензурные обвинения на английском (и как только не забыла за годы?) и на русском (и где только наслушалась?).

Я понимаю, что она права. Уйти нам не дадут, но попытаться мы обязаны.

– Хватит, – говорю я, поднимая нож и автомат. – Я все понял. Пойдем.

Далеко мы не уходим… Здание содрогается, словно от толчка землетрясения, я с трудом удерживаюсь на ногах. Долей секунды спустя доносится звук мощнейшего взрыва. Что-то дико скрежещет – кирпич? бетонные плиты? и то, и другое? Стекла вылетают. В воздухе повисают облака белесой пыли.

Чем же саданули по клинике вояки? И зачем? Их люди уже внутри, наверняка попали под удар…

Толчки и скрежет продолжаются, хотя взрывов больше не слышно. Похоже, серьезно повреждены несущие стены и здание разрушается.

Неподалеку обваливается кирпичная перегородка. А пол под ногами становится не совсем горизонтальным…

Пожалуй, штурмующим сейчас не до нас. Но и мы пробежать двенадцать этажей по лестнице не успеем, раньше все здесь рассыплется и похоронит нас.

И тут мне вспоминается кое-что, сказанное недавно Тигренком.

– К лифтам! – кричу я и тяну ее за собой.

– Сюда не ходят лифты!

– Плевать! Мы по тросам!

Дверей на шахте лифта нет, но металлические тросы на месте. Тигренок прыгает первой, вцепляется лапами в трос, скользит по нему вниз. Прыгаю за ней, не мешкая.

Трос обильно смазан, легко скользит по тактическим перчаткам.

Скорость нарастает, но хочется спускаться еще быстрее, процесс разрушения продолжается, сверху падают какие-то обломки, пролетают мимо.

Усилием воли заставляю себя притормозить, замедлить спуск, все более напоминающий падение. Чересчур разгоняться нельзя, расшибусь в лепешку. Перчатки немедленно начинают нагреваться, припекать кожу. Лие сейчас еще хуже, она перчатки не носит.

Приземление на крышу лифтовой кабины получается жестким, словно прыжок на асфальт со второго этажа. Ладно, ничего не сломал, поживу еще…