– И еще одна штука с этим видео, – сказала она. – Мне казалось, я помню все запахи. Помню, как пахла Сьюзен, когда я впервые взяла ее на руки, – словно пряная ваниль. Теперь она уже больше так не пахнет. Скорее как обычная ваниль. А вы тоже вспоминаете запахи?

– Нет… но я понимаю, о чем вы, – ответила Битси.

Но душа из разговора уже ушла. В собственной кухне Битси почувствовала себя неуместной. Мешала тут всем. Для нее дела не нашлось. У нее и в жизни не было своего дела, кроме Джин-Хо. Университет так и не закончила, никогда не работала на полную ставку. Занималась всякой ерундой, то йогу преподавала, то на поэтические семинары ходила, увлекалась гончарным ремеслом и ткачеством – всякие придуманные для себя профессии без устойчивого заработка и медицинской страховки. Брэд говорил, ее ткани изумительны, только он бы в любом случае так думал. Честно говоря, она уже много месяцев не садилась за ткацкий станок, а на прошлой неделе, вырядившись в одно из старых своих творений, вдруг поймала свое отражение в большом зеркале второго этажа и осознала, что с тем же успехом могла бы завернуться в ковер. Материал был грубый, в ярчайшую полоску; жесткий, словно ящик, параллелепипед, из которого торчат тощие узловатые руки и ноги.

– Так, – сказала Битси, – надо присмотреть за… – Развернулась и ушла из кухни.

Она пересекла столовую, где Лора и ее сексуальная дочка шипели друг на друга поверх кофеварочной машины. Миновала Линвуда, который пристроился в дверях, обкусывая ноготь на большом пальце, Бриджит, тащившую Сьюзен в мини-качалку. В угловом кресле гостиной обнаружила мать – ее-то она, осознала Битси, и искала. Она прошла мимо супругов Хакими, им явно недоставало собеседника, но какое до этого дело хозяйке дома? Битси присела на ручку кресла рядом с матерью.

– Хорошо, что ты пришла, – тут же сказала мать, и Битси обрела утешение в мысли, что хотя бы одному человеку она здесь нужна. Однако в следующее мгновение мать протянула листок: – Вот!

– Что это? – спросила Битси.

– Это женщина.

Берта Макрей, прочла Битси, а рядом телефонный номер, тщательным округлым почерком.

– Женщина, которая приходит на дом, – сказала мать.

– Приходит на дом?

Мать смотрела не мигая. В последнее время форма ее глаз изменилась. Нижние веки опустились, набрякли, это придавало ее лицу выражение укоризны, хотя мать никогда не имела склонности упрекать кого-то.

– Мне кажется, это не совсем сиделка, – уточнила мать. – Что-то вроде помощницы, но с сертификатом. Прошла обучение. И у нее есть две сестры, они работают посменно. Делят сутки на три смены.

– Откуда у тебя это? – спросила Битси.

– От Мариам. Эта женщина ухаживала за ее мужем перед смертью.

«Перед смертью». Какие резкие, сотрясающие душу слова, но Конни этого будто не замечала. Продолжала преспокойно:

– Мариам сказала, эта женщина все еще работает. Она с ней общается время от времени. Про сестер она в точности не знает, но если с ними не сложится, то эта женщина предложит других сменщиц.

Она взяла Битси за руку. У Конни так высохла кожа, что буквально обтягивала кончики пальцев, казалось – вот-вот прорвется.

– Поможешь мне с отцом? – попросила она.

– Чем помочь, мама?

– Ты же знаешь, он примется спорить. Скажет, что справляется сам. Но он не может всюду поспеть, Битси. Утром, днем, ночью. А мне то и дело что-то нужно – и я хочу просить и не опасаться, не слишком ли многого я прошу.

Битси выдохнула:

– Ох, мама! – и щекой прижалась к ее макушке. Бедные волосы, такие редкие, что сквозь них ощущается горячая кожа. – Помогу, конечно.

– Спасибо, моя хорошая.

Битси понимала, что должна быть благодарна Мариам, но в ней поднимался гнев. Словно Мариам присвоила себе нечто, принадлежавшее ей. Или сорвала ее план – да, так точнее. Хотя ведь и не было никакого плана, и следовало бы только порадоваться, когда этот план предложил кто-то другой.

Дети смеялись, шалили, мужчины обменивались техническими характеристиками автомобилей, мистер Хакими, кажется, что-то поучительное сообщал жене, однако говорил он на фарси, и Битси не понимала ни слова. Ей приходилось угадывать смысл по интонации, как приезжей в неведомой стране.

Сами охотно выступал перед родственниками с домашними скетчами, он даже славился этим. Родственники рассаживались в гостиной с чаем – кто-то из братьев и невесток Зибы, прибывших в гости из Лос-Анджелеса, или парочка тетушек или кузин из Техаса, – и кто-нибудь словно бы невзначай произносил:

– Эти американцы – разве их поймешь?

И рассказывал анекдот для затравки. Например: хозяйка спросила, откуда мы; я ответил: из Ирана. Она: «О, Персия». – «Нет, – сказал я, – Иран. Персия – выдумка. Всегда, с самого начала, был только Иран». – «Ну а я предпочитаю Персию, – сказала она мне. – Гораздо красивее звучит».

Все клохтали и кивали, сами не раз проходили через подобный обмен репликами. Ожидающие взгляды устремлялись на Сами. Тот закатывал глаза.

– Ах да! – говорил он. – Персидские страсти, это мне знакомо.

Иногда этого было достаточно, чтобы на лицах слушателей проступили широкие ухмылки: они жадно ждали продолжения.

– Надо бы ответить ей: «О, если так, разумеется! Двадцать пять веков истории – пустяк, пусть они вас не смущают, мадам!» (Откуда это «мадам»? В таких случаях Сами невольно соскальзывал к более церемонной, даже напыщенной речи.) А она бы заспорила. «Нет, нет! – сказала бы она. – Иран – это новая выдумка. В тридцатые годы они сменили название». А вы ей: «В тридцатые вернули подлинное название». И тогда она: «Как бы то ни было, я лично собираюсь и впредь именовать Персию Персией».

Или же он высмеивал американскую страсть к логике.

– Ради логики они все время судятся друг с другом. По их логике, у любого события непременно есть причина. То есть кто-то непременно виноват, скажут они. Споткнулся на улице, потому что глазел по сторонам, и сломал ногу? Подавай в суд на город! Подавай в суд на магазин, где покупал очки, и на доктора, выписавшего эти стекла. Упал с лестницы, стукнулся головой о шкаф, поскользнулся на плитке в ванной? В суд на домовладельца! И требуй не только оплату медицинских расходов – еще и компенсацию за боль, за эмоциональную травму, публичное унижение, удар по самооценке!

– Ооо, бедная моя самооценка! – стонал кто-то из родственников, и все смеялись.

– Любая неудача для них – личная обида, – продолжал Сами. – Им всю жизнь везет, и они представить себе не могут, что какое-то злосчастье вправе с ними приключиться. Тут какая-то ошибка! – говорят они. Ведь они всегда были очень осторожны. Тщательно читали все инструкции по безопасности – и ярлык ОПАСНО на фене, с подписью: Вынимайте из розетки после каждого использования, и мелкий шрифт на пластиковом пакете: Это не игрушка, и брошюру по переработке пластика: Прежде чем наступить на молочную бутылку, чтобы ее расплющить, просим вас найти надежную опору и крепко за нее ухватиться.