Плотину прорвало неожиданно — из-за Тома Блэка, как-то раз на выходных, когда Бротман и мисс Московиц везли Голда на Пенсильванский вокзал, чтобы он успел на поезд до Филадельфии. Том Блэк был химиком, который познакомил Голда со шпионажем. Бротман узнал о нем в 1943 году, когда им с Голдом понадобилась стенографистка, чтобы оформить отчет насчет аэрозольной бомбы. Это была не бомба для убийства людей, а распылитель инсектицида, но тем не менее защита солдат от насекомых в тропических условиях имела немаловажное военное значение.

Через Блэка они заручились услугами Джин (Дженни) Завируки, 17-летней девушки, которая окончила курсы стенографии в школе Вест-Сайд в Ньюарке. Голд платил Дженни по 10 или 15 долларов при каждой встрече за то, что она проводила два-три часа в неделю с ним и Бротманом в комнате нью-йоркской гостиницы, обычно по вечерам среды, стенографируя, а потом перепечатывала записи дома. В отеле Бротман диктовал, а Голд давал мелкие пояснения, например, записывал для девушки технические термины, когда они всплывали в разговоре.

Бротману нравилось подшучивать над тем, как заботливо Гарри Голд относится к Дженни, например, останавливается в Ньюарке, когда приезжает на поезде из Филадельфии, чтобы проводить ее до Нью-Йорка, а потом так же провожает до Ньюарка. Голд довольно холодно отвечал, что обещал Блэку позаботиться о девушке, потому что она юна и невинна, и намерен выполнить обещание. Имея дело с Дженни, Голд пользовался настоящим именем, а Бротману, для которого он по-прежнему оставался Фрэнком Кесслером, объяснил, что ему безопаснее дать ей имя своего филадельфийского друга, хотя она и понятия не имела о том, что речь идет о шпионаже.

Бротман и Голд сильно поругались из-за Блэка в 1946 году. Бротман узнал, что Блэк использует его лабораторию в Элмхерсте, и выказал чрезвычайное раздражение. Голд сказал, что он давно говорил о том, что намерен приводить Блэка в лабораторию для консультаций и что Бротман с энтузиазмом поддержал эту идею, но Бротман заявил, что ничего об этом не знает. Когда Голд позднее запросил для Блэка оплату за несколько дней работы, Бротман грубо отказался. Видимо, Эйб переосмысливал прошлые события, потому что во время этой поездки на выходных в 1947 году он принялся ворчать из-за того, что Голд охотно выдал свое настоящее имя Дженни, притом что держал его в секрете от Бротмана.

— Кто такая эта Дженни? — спросила Мириам Московиц. — Мне интересно. Надеюсь, какая-то из подружек Гарри. Я давно надеюсь когда-нибудь познакомиться с кем-нибудь из них.

Бротман фыркнул.

— Вот что я скажу тебе, Гарри. По-моему, ты совершил ужасную ошибку, притащив этого Блэка в лабораторию.

На повышенных тонах Голд возразил, что Блэк — хороший химик и старый друг, который даже не получал возмещения расходов, когда приходил работать по приглашению Эйба.

— Я его никогда не приглашал, — сказал Бротман. — Не мог я такого делать. По-моему, ты пытаешься проделать со мной тот же трюк, что и с доктором Ричем. И это не все. Я теперь догадался, что Блэк — ключевая фигура среди американцев в шпионской сети. Какого черта ты приводишь к нам такого типа? У меня в голове не укладывается. Разве ты не понимаешь, что это привлечет к нам внимание? Может, это и навело на нас братишек Ровер.

Гарри Голд заговорил что-то о Хелен, но смолк, убежденный, что от разговоров толку не будет. Он вдруг задрожал от ярости, борясь с желанием придушить Бротмана, чтобы заставить его замолчать. К счастью, в те дни он был вялым и толстым и к тому же тесно зажат между мисс Московиц и Бротманом на переднем сиденье машины, так что повернуться ему было бы нелегко. Мисс Московиц удерживала его за руку, пока Бротман не подъехал к обочине и не остановился.

Голд попытался перевести все в шутку.

— Еще одно слово, Эйб, — проговорил он с едва заметной дрожью в голосе, — еще одно слово, и я бы врезал тебе прямо в нос.

— Может, и стоило бы, — заявила мисс Московиц, бросив многозначительный взгляд на профиль Бротмана. — Знаешь, Гарри, ты меня каждый раз все больше удивляешь. Мне уже кажется, что я в любой момент могу увидеть, как ты целуешься с девушкой.

Ее смех прозвучал оловянно, а двое мужчин сидели, напрягшись, готовые к действию.

— Слушайте, мальчики, — сказала она, — вы оба ведете себя глупо. Не время ссориться. Размолвка между вами — это именно то, что нужно федералам. Как вы этого не понимаете?

— Хорошо, Мириам, — пожал плечами Голд и при этом поднял правую руку над ее головой и опустил ей на плечи.

Бротман снова завел машину. Пока мисс Московиц о чем-то щебетала, они доехали до вокзала без новых ссор.

Только в конце июля 1947 года, через восемь или девять недель после разговора с агентами ФБР, Бротману и Голду пришли повестки в нью-йоркский суд с предложением предстать перед большим жюри по делу о подрывной деятельности. Это снова выбило Бротмана из колеи. Сначала он хотел объяснить свои действия, ссылаясь на книгу, которую писал. Потом загадочно сказал мисс Московиц в конторе, что обдумывает совершенно новую версию. Она, не теряя времени, в тот же день привезла его в Нью-Йорк на встречу с Гибби Нидлменом. В тот вечер они с Голдом ужинали в «Топсиз рест» в районе Квинса Форест-Хиллз. Когда Бротман извинился и ушел в туалет, мисс Московиц воспользовалась его отсутствием, чтобы заверить Голда в том, что все в порядке, так как они с Нидлменом уговорили Бротмана придерживаться первоначальных показаний.

Главным образом для того, чтобы иметь возможность сказать, что у них есть респектабельный адвокат с респектабельным адресом, Бротман и Голд наняли Томаса Кирнана из фирмы «Клиарли, Готтлиб, Френдли и Кокс» с Уолл-стрит, 62. Он и выслушал тщательно очищенную от всех сомнительных мест версию, которую они планировали рассказать перед большим жюри. Кирнан порою принимал скептический вид, но не перебивал и не обвинял во лжи. Прощаясь, он напомнил им, что лучшая защита — это говорить правду.

Тем же вечером они в последний раз отрепетировали свои выдумки и приободрили друг друга перед завтрашним днем. Бротман сказал, что со своей стороны не моргнет глазом, не поморщится, не вздрогнет, не взмолится, не будет выглядеть ни жалким, ни испуганным; при необходимости он будет вести себя вызывающе. Он слышал, что большое жюри по горло сыто историями про шпионаж и хочет кого-нибудь засудить. Вместе с тем, по его мнению, в их конкретном случае у ФБР нет ничего стоящего и оно просто рассчитывает на удачу.

Голд сказал, что не будет рисковать. Он хотел произвести впечатление довольно робкого, испуганного человека, который едва не стал шпионом и пришел в ужас от произошедшего.

Миссис Бротман и дети были за городом, так что в ту ночь Голд остался у Бротмана в Саннисайде. Перед сном они вдвоем доверительно поговорили, упомянув о том, что их по-настоящему беспокоило. Голда интересовало, можно ли проследить, ездил ли человек во время войны, скажем, на Юго-Запад, по забронированным гостиницам и железнодорожным билетам. Чепуха, сказал Бротман, в те годы и гражданские, и военные тысячами ездили туда-сюда, так что проверить это невозможно.