– Если ты все сказал, то до свидания, – указала я на дверь, поняв, что разговора по душам не случится.

– Похороны завтра в двенадцать, – бросил он напоследок и развернулся.

Дверь хлопнула с такой силой, что, не действуй на меня успокоительные, я бы обязательно подпрыгнула. А так ничего – спокойно задвинула щеколду и отправилась пить чай. Звонить и жаловаться Краснову почему-то не стала.

На похороны отправилась без Ильи. Не хотела, чтобы родственники Миши его видели или того хуже – принялись нас обсуждать. Маленькое черное платье липло к коже, хотя кондиционеры в зале для прощаний работали исправно. Народу было немного – за прошедшие восемь месяцев друзья-товарищи о Мише успели позабыть, в основном присутствовали родственники. Ближе всех к гробу, словно охраняя тот от посягательств, с угрюмым видом стоял Самойлов, видимо, поэтому желающих подойти поближе не наблюдалось. Народ разделился по группкам и негромко переговаривался. Я жалась к дальней стене и изо всех сил старалась не смотреть на рубиново-красный ящик. Багровые розы оттягивали руки и навевали мысли о крови, но подойти ближе и положить цветы к остальным я почему-то не могла.

– Как ты, девочка? – подошла ко мне бабушка Михаила.

Бойкая старушка, хоть ей и под восемьдесят, мне всегда нравилось навещать ее. Больше конечно из-за того, как она наставляла Мишку, а тот при всей своей брутальности не имел обыкновения ей и слова поперек сказать.

– Ишь, встал на кордон, – кивнула она на второго своего внука. – Весь народ распугал, даже слово взять никто не решается. Уж сколько я Мишке говорила, не волочись ты за Олежкой, так нет! Старший брат для него авторитет с детства, как увяжется бывало за ним – не отогнать, – по морщинистым щекам старухи потекли слезы, она достала платок и дрожащей рукой промокнула глаза. – Уж я их гоняла, – всхлипнула она. – Как затеят что, оба выпоротые ходят, что большой, что маленький. Так и выросли. Мишаня как-то сразу серьезным стал, университет окончил, работу хорошую нашел, а Олега у нас помотало. Повезло ему, что Олечку встретил, она на него хорошо повлияла, сыночка вот народили. Олег же не сразу стал бизнесменом, как сейчас говорят. Чем только не занимался, Мишка ему не один раз из передряг помогал выбираться, на какое-то время они даже общаться переставали. Но потом помирились. Одного Олегу до сих пор простить не могу: что он Сонечку беременную бросил. И сам сейчас жалеет, да сделанного не вернуть. Вот и Миша его простить не смог, они втроем с детства дружили. Уж я-то его как облупленного знаю, хоть виду Мишенька и не подавал. Да что теперь говорить… – махнула она рукой и отошла.

Я осталась стоять у стенки, выложенной мрамором. Олег, наконец, смог заговорить, и в зале повисла тишина. Делая паузы, чтобы совладать со срывающимся голосом, он попросил у брата прощения и пообещал присматривать за родителями. Мать Михаила принялась рыдать, рядом кто-то тут же зашмыгал носом. Катившихся по своим щекам слез я попросту не замечала, пока стоявший рядом незнакомый мужчина не протянул мне бумажный платок. Он аккуратно взял из моих рук розы и отнес их к гробу, а я даже не запомнила его лицо.

Последним воспоминанием о женихе стало то, как женщина с торжественно печальным лицом надавила на кнопку в стене, и гроб, сопровождаемый чьим-то отчаянным ревом, уехал вниз. На поминки я не собиралась, но бабушка Миши взяла меня под руку и увела за собой. Я послушно села рядом с ней в автомобиль, очередная таблетка действовала, лишая воли и превращая в послушную марионетку. Очевидно, из-за этого Илья так сильно не хотел отпускать меня одну. Его настойчивый звонок застал уже в кафе. Я сидела за самым дальним столом и возила блином по сыте. К тому времени пик действия медикаментов прошел, и я постепенно возвращалась к себе.

Чтобы никому не мешать, вышла в туалет. Краснов отчитывал за то, что не поехала после крематория домой, я вяло оправдывалась. На очередной его тираде, показавшейся мне бесконечной, я услышала, как открылась входная дверь. От неожиданности я вздрогнула и на автомате отключила телефон – становиться для кого-то посмешищем совершенно не хотелось.

– Что ты тут делаешь? – узнала я недовольный голос Самойлова и даже приготовилась ему отвечать, но тут другой, совершенно незнакомый, меня опередил:

– Пришла помянуть друга детства, – голос звучал с грубой, мужской хрипотцой, даже странно было слышать такой густой бас у женщины. – Это вроде не возбраняется.

«Так-так, я опять становлюсь свидетельницей чужого разговора в туалетной кабинке, это становится нехорошей тенденцией». Я застыла и даже дышать принялась через раз, боясь выдать себя любым незначительным шорохом. Такой дерзости Самойлов мне точно не спустит.

– Софья, тебе тут не место, – прогрохотал он. – Откуда ты вообще узнала?

– А мне никогда не было места в твоей жизни, – хохотнула женщина, осуждение и горечь обиды в ее голосе не укрылись от меня. И тут до меня вдруг дошло: это та самая Сонечка, которую бросил Олег и которую любил Михаил. Вот только, кажется, Сонечка прибавила в возрасте и сильно изменилась. – Ты это прекрасно дал понять. Не беспокойся, твоя ненаглядная женушка обо мне не узнает.

– Я совсем не из-за этого беспокоюсь, Соня, – устало возразил Олег, и в его голосе на миг мне почудились человеческие нотки.

– Я уже три года в завязке, и возвращаться к алкоголю не собираюсь. Но спасибо за заботу, – хрипло прокаркала женщина. Я так поняла, это должен был быть смех. – Я ценю.

– Так все-таки, как ты узнала о похоронах?

– Сережа сказал, – не стала она испытывать терпение бывшего любовника.

Олег выдохнул сквозь зубы.

– Ладно. Но если вздумаешь устроить здесь балаган, пеняй на себя. Напою, а потом запру в реабилитационном центре.

– Ты нисколько не изменился, Олег, – печально произнесла женщина. – Мне тебя даже жаль, рано или поздно за все поступки нам приходится платить, даже если мы и делаем что-то из лучших побуждений.

– Только от тебя еще нравоучений выслушивать не хватало, – проворчал Олег и пригрозил бывшей протеже: – Помни, что я сказал, малейшая оплошность – и уедешь далеко и надолго.

Высказавшись, Самойлов оставил Софью в помещении, хлопнула входная дверь, а дверца моей кабинки задергалась.

– Кто там? – прокаркала женщина.

Пришлось сдаваться.

– Прошу прощения, я стала невольной свидетельницей вашего разговора, – отпирая дверь, бубнила я, пытаясь казаться дружелюбной, поэтому конец фразы сдобрила заискивающей улыбкой.

Софью ожидаемо не проняло. Судя по внешнему виду, жизнь ее особо не баловала. Ремешок дешевой белой сумочки перекинут через плечо, синтетическая кофточка обтянула полную грудь и живот, прямая джинсовая юбка чуть прикрывает колени. Крашеные, неопрятные волосы собраны в хвост. Женщина нахмурила выщипанные брови и сложила руки на груди.

– Ты еще кто? – строго потребовала она. Впрочем, исходящей агрессии я от нее не почувствовала.