Он был Артистом не по профессии, а, так сказать, по конструкции личности; через минуту после общения с ним ты становился добровольным заложником его тихой улыбки, обнаруживавшей в нем ни разу не звездного парня.

Битву за хит-парады любой ценой он считал «тягостной бредью», не ныл, не просил, не завидовал.

Его обожали все, от Дмитрия Маликова до гендиректора МУЗ ТВ Армана Давлетярова.

Весну эту я прозвал черной: похоже, она переборщила с количеством смертей: мой брат, журналисты-товарищи Мечислав Дмуховский и Нугзар Микеладзе, Плисецкая.

Я никогда столько не плакал. Но я из тех парней, с которыми бедам не совладать.

Если ты возвел в ранг жизненной доктрины жадность до самой жизни, ты учишься быть благодарным за все, что у тебя есть.

Тhе koоks, перехваленные в Британии, меня не впечатлили.

Это вам не фаворит Е.Ю. Додолева старичок Коэн, совершенный эсхатолог с труднопроницаемыми для инфузорий туфелек.

Группа пуста, как нонешний Робби Уильямс и теперешняя П. Каас, когда-то, при царе Горохе, своей голубоглазой андрогинностью пленившей даже М.С. Горбачева.

Здесь без души бряцают на лирах, ни уму, ни сердцу, апофеоз скуловоротности.

Когда начинаешь заступаться за музыку прошлых, советских лет, доводы заглушаются смешками. Но ведь чем больше слушаешь современную музычку, тем «злее пробирает явь», сообщающая тебе совершенно непонятное чувство вины за собственное убожество (то же касается, к слову, игры нашей квазисборной по псевдофутболу). Ну, назовите хотя бы одну песню, к которой применима рецензия: «По рукам бежит священный трепет и несомненна близость Божества».

Рухни я в огонь вечной кары, если не удивлю вас в конце сей заметки, не заглядывайте покамест туда.

Я не из тех, кто, «чувство драмы в себе холя и лелея», отрицает прогресс нашего шоубизнеса, упражняясь в остроумии на его счет, я не адепт индийской философии, где все построено на отрицании. Но надо честно сказать, что песня, которую я имею в виду, недосягаема сегодня – что для наших умельцев, что для сторонних.

Она стародавняя настолько, что глаза на лоб лезут. И сверхмодная.

Когда я слушаю эту песнь, я вспоминаю, как потрясенная американская критика писала про кантаты Боба Дилана: «Такое может написать только тот, кто либо ищет себя в Боге, либо потерял себя в женщине». Шедевр, без всяких скидок, песня как мера совершенства.

После этой монументалки большой огневой мощи слушать жлоба по имени Канье Уэст – все равно, что выпивать с немыми. В ней самым наглядным и самым затейливым образом утверждается светлая максима «жизнь обыграть можно» – была бы любовь.

Белорусский данкешон за се ля ви, атлант расправляет плечи, и я на полном серьезе полагаю, что эту пьесу надо крутить молодым нон-стоп: кроме того, что она сделана, как сказал бы Рамаццотти, «перфетто», она способна повлиять на поведенческий модус. Песня, слушая которую еще острее ощущаешь себя ребенком, сосланным во взрослую жизнь.

Итак, проверили дыхательную функцию?

«Косил Ясь конюшину», группа «Песняры». Сбивает с ног любого сноба. Умопомрачение.

Диво, что песня белорусских виртуозов вышла, когда партийные мафусаилы заклевали музыкантов требованиями перестать равняться на Запад.

А они и не равнялись, они Запад обошли.

Дух времени таков, что мы не доверяем никому, это время прагматиков с указующими перстами, а я люблю людей трепетных, сентиментальных.

Но сейчас эмоции со знаком плюс все больше имитируют, «держа пучеглазую паузу».

Вот Басков, каким я открыл его во время совместной гастроли, из тех, кто самой апокалиптике устроит апокалипсис.

Человек, которого дотоле я костерил на каждом шагу, оказался воплощением полноты бытия.

Когда другие ноют, НБ просто и лихо расцвечивает дни, раскрашивает их с ребяческим упоением, «очеловечивает чувство с эмфазой».

Басков верит в то, что добрый смех всесилен, что тризну, царящую кругом, можно одолеть только пуленепробиваемым оптимизмом.

Всю поездку я обзывал его символом интеллектуального эротизма, он был не против.

Мы летали на крупнейшую музыкальную церемонию, и всю дорогу НБ подначивал напыщенных коллег, а я за этим водевилем с отверстым ртом наблюдал.

А коллеги так и вовсе не знали, куда себя деть, и нервически, в большинстве своем, хихикали.

Мы с ним, обнаружилось, одних мыслей относительно многих вещей.

Он тоже считает зависть и жадность двумя наиомерзительнейшими пороками – бичами, увы, самыми распространенными в среде вообще и в шоу-бизнесовой в частности и подавно.

Я уже слышу возмущенных этой апологетикой, но ведь сказано, век живи – и учись век, и открывай людей, и не боись открытий.

Молодой артист, в «Голосе» бравший голосом и несколько нарочитой маскулинностью (а-ля «Чай вдвоем» до распада, но те братовья уж слишком переигрывали, подергивая мышцами; наш свежеиспеченный герой посдержаннее будет), Алекс Малиновский пылает от нетерпения, желая продемонстрировать публике, что поп-музыка может и должна быть высокохудожественной.

Хотя – ну какой молодой? 30 уже. У нас ведь молодым артистом считается всякий, кого прежде по телевизору не показывали. Поэтому тоже относится к Антону Беляеву, который сказал, что, когда он жил в Магадане, и даже позже про тех, кто считался звездами, он думал, что «если окажусь поблизости, наверняка остро почувствую зловоние открытых сточных ям»; вот как относительно молодой артист относился, значит, к старшим коллегам.

О метаморфозах позже, я ж должен вас приуготовить как-никак. Оба бойца из Магадана, Малиновский кажется преисполненным благодати образцом жизнелюбия, но он знает, что такое драма. В артисты он подался вопреки родительской воле, наперекор душной никчемной повседневности, где заправляют чванливые жмоты с нечистыми помыслами. Родители, ясное дело, были против, ну какой, к черту, певец, мужику профессия надобна. Он настоял на своем.

Беляев не рассматривает город детства как «пропащую дыру на краю света, заполненную мелкими страстями». Человек он в высшей степени выдержанный, но вопрос, как, будучи до кончиков пальцев независимым, он, став неотъемлемой частью прежде ненавидимой индустрии, – итак, как он себя чувствует «в тылу врага», – этот вопрос его смешит.

«Я, правда, думал, что все эти люди насквозь дерьмовые, на деле это оказались люди разного уровня цинизма. Есть дивные люди с чудесным вкусом, они могут любить изысканную музыку, а людям впихивать пропащую, бросовую, мерзкую. Я этого не понимаю, но это данность».

И Малиновский, и Беляев, каждый по-своему, пытаются маневрировать между вкусом и цинизмом. Оба, между прочим, называют Агутина, как пример человека, находящего разумный компромисс (для бойцов «Голос» завершен, теперь в лизоблюдстве никто не упрекнет). Малиновский при этом больший конформист, Беляев определил для себя водораздел, за этой демаркационной линией для него тупик. «Технически я могу сделать все что угодно, но не морально и не физически».