— Вчера ты целовала меня охотнее.

— Вчера мы были не на работе!

— Так мне утащить тебя отсюда нужно, чтобы ты сдалась? — усмехаюсь. Она не сказала, что не хочет или не готова… Это знак?

— Ты до ужаса наглый, Ковалёв, — говорит со стоном, и сама прижимается к моим губам, начиная борьбу языками.

Она понимает, что я не остановлюсь?..

Я понимаю, что он не остановится, но и сама остановиться тоже не могу. Голова кружится от эмоций и горячих рук Антона, мысли путаются, как сплетаются наши языки, а слова, которые сказать нужно бы, так и остаются несказанными.

Потому что «Антон, давай остановимся, мы совершаем ошибку» съедается с моих губ его настойчивым ртом, и я как безвольная кукла позволяю ему это делать.

Мне так хорошо, что хочется плакать, Антон покоряет меня своей заботой и нежностью, и я, таким отношением не балованная, просто таю в сильных руках, отметая к чертям все лишние эмоции. Пусть останется только «хорошо», обо всех «неправильно» я подумаю завтра…

Поэтому целую со всей страстью, которая разгорается жарким пламенем между нами, зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы и умираю от того, как крепко обнимает Антон. Он держит меня так, словно я какое-то ценное сокровище, ещё немного, и затрещат ребра, но мне совсем не больно, только очень приятно и трепетно.

Антон целует вкусно, покусывает губы и ловко владеет языком, одним поцелуем распаляя нас обоих до максимума. Дыхание становится только тяжелее, мы медленно бредем к дивану, путаясь в собственных ногах, и тихо стонем в губы друг друга, забывая о стыде и каких-то личных запретах. Нет их больше. Сейчас вообще ничего кроме нас двоих нет. Кроме нашего безумия, которое два тела щупальцами обвивает, заставляя целоваться ещё откровеннее и наконец-то найти этот чёртов диван…

— Не проси остановиться, — говорит Антон почти грубо, отрываясь от меня. Голос безнадежно охрип, от тембра бегут мурашки, он так возбужден, что мне даже немного льстит, — не смогу уже, смирись, Кроха.

А я смирилась давно, ещё когда он руку мою в темноте поймал, поняла, что дороги назад сегодня не будет, да и… Я не искала дорогу эту, если честно.

Я молчу, не хочу отвечать, и думать тоже ни о чем не хочу. Начну думать — начну себя корить. А этим я займусь завтра. Сейчас я хочу только получить удовольствие.

Антон трепетный, но резкий, сжимает руками сильно, но тут же проводит по этим местам кончиками пальцев, убивая заботой. Я чувствую, что он думает обо мне, видит только меня, на весь мир ему плевать сейчас. Он так долго пытался добиться от меня взаимности, что его нереальные эмоции сейчас передаются мне, и я сама словно сгораю от счастья, чувствуя его каждой клеточкой тела.

Ковалёв падает на диван и тянет меня за руку, усаживая на свои колени. И боже… это так пошло. Я сижу верхом на своем подопечном, это самое неправильное, что я делала в жизни, но однозначно оно же и самое вкусное.

Антон дышит так громко, что у меня кружится голова, а когда впивается губами в шею, то и вовсе улетаю куда-то за пределы планеты. Это невыносимо… Он такой жадный, что у меня растут крылья, такой горячий и страстный… Боже! У меня так давно никого не было, что ощущения почти забытые, оттого удовольствие растекается по телу ещё быстрее, кончики пальцев покалывает в предвкушении, а сдохшие бабочки внизу живота начинают стремительно оживать и летать, задевая крылышками все внутренности.

Ковалёв жадный. Я чувствую, как ему сносит крышу от нашей близости, и если на наших поцелуях он держал себя в руках, чтобы не съехать с катушек, то сейчас явно себя отпустил. Он как зверь, добравшийся до водопоя, он лев, заприметивший жертву, он… Он такой страстный, что все мои стены валятся к его ногам с грохотом, и пожалеть я об этом не успеваю, потому что мои губы снова захватывают в плен, а проворные руки начинают стремительно стягивать одежду.

Я сижу сверху, но ведёт Антон, даже не позволяя мне думать, что я могу быть ведущей. Не сейчас точно. Не тогда, когда он едва не рвет на мне футболку, охваченный страстью.

— Осторожнее, Господи, — срывается с губ с тихим стоном, когда Ковалёв срывает с меня лифчик и тут же припадает губами к груди. Мамочки… Я и не помню, когда последний раз мне было так хорошо, но от диких ощущений под веками собираются слёзы. Почти в бреду раздеваю Антона, я не могу терпеть эту пытку, если сейчас же не отключусь, снова начну думать о том, о чём в эти минуты думать не стоит. Кусаю губы, чтобы не стонать громко, хотя в комплексе нет никого, кроме охранника, но он точно нас не услышит, я просто… Мне кажется, я не имею права кричать о своём удовольствии. Честности ради, я и с одним из игроков спать не имею права.

Но как ему сопротивляться? Когда кожа огнём горит, что обжечься можно, а глаза в полумраке ярче звёзд сияют. Антон красивый… Сейчас, когда глаза к темноте привыкли, и он открыт передо мной, как никогда, могу бесстыдно его рассматривать и любоваться.

Мы зависаем на пару секунд. Оба обнажённые, я всё ещё сверху, дышим как звери загнанные, смотрим друг другу в глаза, с ума сходим.

Антон раскрывает презерватив, и я прикусываю язык, чуть не сказав, что принимаю противозачаточные. Нет… Не нужно без резинок. Это слишком интимно, я тогда себе точно не прощу.

— Прекрати думать, Кроха, — внезапно произносит Антон, хватая моё лицо в ладони. — Не думай сейчас вообще ни о чем, кроме меня, тебе ясно?

Киваю, соглашаясь. Я и не хочу ни о ком другом думать, да и не вышло бы, когда он рядом. Такой взрослый, такой заботливый, до боли в рёбрах нежный и до головокружения страстный.

Я радуюсь, что в кабинете темно, потому что краснею как девчонка перед первым сексом. И трясусь так же. В горле пересыхает от волнения, когда я ощущаю горячий член между своих ног. Боже… Я действительно как девочка, но это просто какой-то сумасшедший дом. Вижу желание Антона насадить меня резко и двигаться быстро, поэтому почти в бреду шепчу ему маленькую просьбу.

— Антош, ты только аккуратнее, у меня давно не…

— Как давно? — застывает, пытливо заглядывая в глаза, пока я метаюсь с ответом.

— Год, — отвечаю честно, опуская веки. Всё тело дрожит, по коже марушки сумасшедшие, но весь страх и неуверенность опадают вместе с грузом с плеч, когда губы накрывают губы Антона, а руки крепко хватают за талию, медленно опуская меня на него.

И… Боже. Это не сравнится ни с чем. Ни одна игрушка в мире не дарит наслаждения столько, сколько этот мальчишка первым осторожным толчком. Ребенок, чтоб его…

— В порядке? — спрашивает сквозь зубы, покрывая легкими поцелуями мою шею. Заботится, Боже, за что он такой хороший на мою проблемную голову!

— Да-а-а-а, — говорить нет сил, думать — тоже. Я медленно поднимаюсь, чуть резче опускаясь вниз, не контролирую стоны, цепляюсь пальцами за крепкие плечи, и двигаюсь, наращивая темп, пока Антон целует всё, куда может дотянуться.