Ага! Гном уже показывал четыре пальца, потом, после долгих пререканий, три. Торговались, ясное дело. На трех монетах и сошлись. Кроме девчонки старый похотливец купил еще трех мальчиков, что были почище, и заплатил как за оптовую партию. Гном при этом делал расстроенное лицо, дескать, отрываю от сердца. Но как только старый черт вместе со своими слугами и «покупками» ушел, принялся обрадованно подсчитывать барыш.

Вообще-то, среди женщин по-настоящему красивых не было, пожалуй, только вот эта рыженькая девчонка, остальные же — либо старухи, либо совсем еще маленькие девочки. Впрочем, покупатели на них находились, как и на прочих доходяг: расчетливый гном, видимо, счел за лучшее не слишком завышать цены.

Правда, это относилось отнюдь не ко всем. Конечно же, многие посматривали на Александра, Ингульфа, коренастого — это явно были бы сильные и выносливые работники. Но хозяин не хотел продешевить.

Ближе к полудню, когда живой товар уже оказался почти наполовину распроданным, гном вдруг со всех ног бросился навстречу некоему важному господину, которого несли в портшезе четверо здоровенных негров. Видать, по здешним меркам это был какой-то богатый и, может быть, даже очень влиятельный человек, внешним своим видом походивший на римского рабовладельца-патриция, какими их изображают в учебниках по истории Древнего мира. Тучный, осанистый, горбоносый, с тщательно выбритым двойным подбородком и светлыми завитыми волосами, он был одет в несколько наброшенных одна поверх другой просторных туник из явно недешевых разноцветных тканей — лимонно-желтой, изумрудно-голубой, палевой. Самая верхняя туника, небрежно распахнутая, застегивалась на золотые — или позолоченные? — пуговицы, ремешки на сандалиях также были позолочены и сверкали на солнце.

— Сальве! — изогнулся в поклоне гном, — Сальве, онестус Нумиций!

— Гай Нумиций Флор! — с восхищением и плохо скрытой завистью прошелестело в толпе. — Гай Нумиций…

— Сальве, Каймак.

Патриций лениво махнул рукой, и носильщики, осторожно опустив носилки, помогли хозяину подняться.

Гном тут же подвел к нему Александра, небрежно ухватив за руку. Изогнулся, умильно заглядывая патрицию в глаза:

— Хош?

— Милее? — презрительно оттопырил нижнюю губу тучный толстяк, — Милее германикус? Готус? Вандалус?

Александр только плечами пожал: при чем тут готы с вандалами? Странный тип.

Не дождавшись ответа, патриций, внимательно осмотрев рабов, указал пальцем на Ингульфа и коренастого.

— Милее? Готус?

— Силинг!

Юноша гордо выпятил грудь, и толстяк, тут же потрогав его мускулы, довольно улыбнулся:

— Бене, бене… Э? — Он перевел взгляд на коренастого.

Тот в ту же секунду бросился на колени:

— Эго… эго нон милее… Эго — Миршак! Нон милес, нон.

— Бене. — Внимательно осмотрев всех троих, патриций удовлетворенно кивнул и, обернувшись к гному бросил:

— Окто денериус…

— Бене! Бене!

— …пор трез!

Ну, эту фразу Александр тоже понял — восемь монет за троих. Предложенная цена работорговца, судя по его искривившейся роже, не слишком устраивала.

— Фортес, фортес! — Повернувшись, он пощупал Сашины мускулы, — Ах!!! Секс денариус! Эт катур — пор дуо! — Он кивнул на Ингульфа и коренастого, как там его — Миршак? Ясно, набавляет, сволочь, цену типа оптом дешевле.

— Ай эм рашен ситизен! — обратившись к патрицию, громко произнес Александр. — Же суи ситуаейен рюс!

С таким же успехом мог бы и добавить про «облико морале». Никакого эффекта слова Саши ни на кого не произвели — их просто не поняли. Или, может быть, просто не хотели понимать?

Не может быть, чтобы такой богатый, изображающий из себя римского патриция тип не владел хотя бы французским: уж этот-то язык в Северной Африке все знают. Хотя патриций, похоже, не африканец, а похож на европейца, или какая-то смесь. Смуглый, но глаза светлые, кажется, серые или светло-голубые. Должен хотя бы французский знать! Притворяется, сука… Ладно, посмотрим, что дальше будет, может быть, удастся по дороге бежать. Эх, прояснить бы только, куда? Хоть бы какой-нибудь отель увидеть, автостраду, шоссе…

Тем временем продавец и покупатель наконец- то пришли к согласию. Патриций, запустив пухлую руку в висевший на поясе кошель, отсчитал несколько блеснувших на солнце монет и, погрозив пальцем только что купленным невольникам — без глупостей, мол, — кивнул своим. Кроме носильщиков этого косившего под римлянина толстяка сопровождали еще с полдюжины крепких бойцов с дубинками и большими ножами, больше напоминавшими римские мечи — гладисы. Позади тащилась запряженная парой волов телега с каким-то чаном.

Носильщики — точнее сказать, их хозяин — не торопились, видать, не хотели выпускать из виду медлительную телегу. Впереди, перед портшезом, настороженно посматривая по сторонам и время от времени расталкивая зазевавшихся прохожих, шли двое охранников, остальные же шагали сразу за пленниками, перед повозкой.

Александр невольно улыбнулся — ну и процессия! Видел бы кто, хоть тот же Валентин, или Саныч, или Ленка… Негры! Носилки! Патриций! Волы, чан… И во всей, так сказать, красе — Сашка, полуголый, с цепями! Картина, возможная лишь на съемках и почему- то сейчас.

Пройдя узкими улочками, они вышли на большую площадь, тоже без всяких реклам и автомобилей — за этим Саша тщательно следил, — потом миновали крепостные ворота и вышли на вымощенную желтоватым кирпичом дорогу шириной метров пять. По ней и отправились.

Дорога вилась меж невысоких холмов, покрытых оливковыми рощами и виноградниками, кое-где в низинах на полях колосилась пшеница, на полных сочной травой лугах пасся скот — коровы, козы, овцы.

А море! Какое было море! Синее-синее, с разноцветными проплешинами парусов, оно, казалось, нависало над берегом так, что вот-вот прольется. И опять же, никаких современных судов. Да куда ж они все подевались-то?

И это, с позволения сказать, шоссе… Конечно, идти да и ехать по нему было бы удобно, но ни дорожной разметки, ни знаков, ни многочисленных предупреждений на ней не было. А во-он на том холмике скорость вполне можно было бы и ограничить этак километров до пятидесяти, а то и до сорока.

Черт! А это еще что такое? Какое-то пожарище, и, судя по пеплу, совсем недавнее. А чуть впереди, на холме — еще одно! Ни дома, ни сада, одни только закопченные стены. Странные дела, однако. Что же тут, банда поджигателей объявилась? Впрочем, так этим козлам и надо: ишь взяли моду, людьми торговать. «Интерпол» на вас натравить — это как минимум!

Они шли, наверное, часа три, а то и больше, пока не оказались у роскошного особнячка, раскинувшегося на склоне одного из поросших зеленой травой холмов.

Хороший был дом, двухэтажный, ослепительно белый, с колоннами и плоской крышей. На крыше тоже имелась балюстрада и тенистый навес. Обширный двор с садом, целой рощицей с оливковыми и неизвестными Саше деревьями, за которыми виднелся ухоженный виноградник, тянувшийся по всему склону холма вниз, к дороге.