Так себе попинали, не сильно, могло бы быть и куда хуже, а так. Ну разве ж так бьют? Даже, похоже, ни одного ребра не сломали!

Александр сплюнул с разбитой губы кровь и улыбнулся.

Зря улыбался! Обещанное наказание еще толком и не начиналось. Надсмотрщики сноровисто подхватили его под руки и быстро потащили к заднему крыльцу. Из стоявшего рядом сарая вытащили некое деревянное сооружение, отдаленно напоминавшее козлы для пилки двор вручную. Действительно, козлы, только не для дров! Саша слишком скоро понял, для чего. И для кого…

Запястья и лодыжки стянули ремни. В воздухе просвистел кнут.

Черт!!!

Ожгло так, будто током ударило — прямо по позвоночнику. Этак можно запросто и хребет перешибить. Правда, чернокожий верзила-палач, как видно, не имел такой задачи и лишь рвал кожу!

И все равно…

— Сволочи! — извивался под ударами Саша, — Ублюдки! Сатрапы!

От последнего слова ему почему-то вдруг стало смешно. Слишком уж походило на монолог из старинного фильма с Леоновым.

— Сатрапы! Гниды казематные! Чтоб вы сдохли… Ой!

Туг Александр вдруг сообразил, что ругался напрасно: русского языка местные «сатрапы и казематные гниды» уж точно не знали. Как, впрочем, и английского. Хотя уж ругательства-то должны были понимать.

— Фак! Фак ю! Ой…

От боли Александр вновь перешел на родимую русскую речь и как вдарил по-матушке! Слышал бы кто понимающий — завяли бы уши! Да и так один косматый старик в рваной хламиде, седой, лохматый, чем-то похожий на знаменитую фотографию Эйнштейна, удивленно замедлил шаг.

— Пидорасы! Твари! Мать вашу разэтак-так-растак! Ммм…

Наконец экзекуция окончилась.

Едва не потерявшего сознание Сашку окатили теплой водой — холодной у них тут, наверное, не было, — развязали, вздернули на ноги, снова куда-то потащили. Ох, гады, что ж вы никак не уйметесь-то? Ишь, еще и ржут.

— Суки гладкие!

Протащив избитого пленника по узкой аллее, его, словно куль с овсом, забросили в узкий глинобитный сарай. Еще и пнули напоследок, но так, незлобно, видать понравилось, как бедолага ругался.

— Копыта убери, петух гамбургский!

Захлопнулась дверь. Суки! Твари поганые! Нелюди! Сектанты гребаные. Ммм, аж спину-то саднит… и то, что пониже. Ни сесть, ни лечь, ну разве что вот так — навзничь. Александр отхаркался.

А эта сараюха у них, похоже, что-то вроде карцера. Аналог «холодной», точнее — «горячей», ишь как раскалилась! А пить так и не дали, сволочи. Хоть бы глоточек, хоть бы чуть-чуть… Пить! Хоть бы той, теплой водицы, которой поливали, а лучше из ручья. Девчонки бы притащили кувшинчик холодненькой… Ох! Пить хотелось жутко!

От ругани-то пересохло все горло, саднило даже, не хватало еще ангины. Нет, ангина — это, пожалуй, он тут подзагнул, перегрелся.

Кто-то сюда идет, что ли? Отодвигают засов… Господи, а ведь темно уже! Ночь.

И прется же какая-то гадина!

Александр собрал весь свой сарказм:

— Кому не спится в ночь глухую?

А может, воды принесли?

— Вы — русский? Я принес вам попить. Только… тсс… не говорите громко.

— Спасибо.

Не говоря больше ни слова, Саша припал к узкой горловине кувшина.

Вода! Водичка! Холодненькая! Из ручья! Господи, спасибо тебе, внял молитвам. Ох, как хорошо-то!

— Теперь постарайтесь поспать, — шепотом посоветовал неведомый доброхот, — Завтра опять погонят на работу. Спокойной ночи.

— И вам спокойной…

О боже!

И тут до Саши наконец-то дошло!

— Постойте! Вы кто?

— Как и вы — раб. Пленник. Меня зовут… Альфред Бади, я антиквар из Суса.

— А я — Александр, Саша. Русский актер. Каскадер то есть. Но… Вы знаете русский?

— В семидесятые учился в Москве. Институт имени Баумана, может, слышали?

— Ну конечно!

— Там много наших училось.

— Но как же вы?..

— Так же, как и вы. Решили с друзьями половить рыбки.

— Поня-а-тно… Мы вообще где? И далеко ли до Туниса? Или Бизерты?

Ночной собеседник неожиданно рассмеялся, и в глухом, надтреснутом смехе его явно слышалась грусть и даже отчаяние.

— Мы очень и очень далеко от того Туниса, который вы знали. Вообще от всего.

— Как это — очень далеко? Не могло же меня так вот унести! И все же надо отсюда бежать, немедленно.

— Наверное, надо, — согласно кивнул антиквар. В темноте Александр никак не мог разглядеть его лицо, но по всему чувствовалось, что это старик, может быть, даже тот, похожий на Эйнштейна.

— Только некуда.

— Как это — некуда?

— Вы не поверите… Позвольте вас спросить, вы знаете, какой сейчас год на дворе?

— И какой же?

— Четыреста тридцать восьмой! Даже не тысяча четыреста… а просто — четыреста тридцать восьмой от Рождества Иисуса Христа.

— Да что вы говорите? От Рождества, значит… Вот только сумасшедшего тут и не хватало для полного счастья!

Ласковым словом, чашей медовой был он привечен…

«Беовульф»

Четыреста тридцать восьмой год? Ну да, конечно… Скорее уж, этот господин антиквар — сумасшедший.

Поговорить с ним подробнее Саше удалось лишь дня через три, во время какого-то церковного праздника. Похоже, все на этой вилле были христианами, включая пленников. Даже Ингульф — Александр глазам своим не поверил! — и тот молился: «Отче наш» и все такое прочее… А ведь в драке кричал совсем иное. Донар, Водан — древние германские боги. Ну да бог с ним, пусть себе молится.

Смуглые девушки служанки украсили виллу цветочными гирляндами, надели на головы венки, все приоделись, даже невольникам выдали по чистому полотняному отрезу, типа парадно-выходной формы.

Из-за оливковой рощи ветер приносил отдаленные отзвуки колоколов — видно, там была церковь, деревня. Туда с самого утра и отправилась целая процессия: хозяин с хозяйкой и детьми, старик Василии и все прочие, кроме бдительно несших свою службу часовых и вот, новеньких — Саши, Ингульфа, Миршака. Антиквар тоже остался. Уселся рядом с Александром на ступеньках в тени портика, улыбнулся:

— Ну, как вам здесь нравится?

Саша хмыкнул:

— Да никак! И вообще, давно хотел у вас спросить — есть здесь поблизости хоть какая-нибудь автострада?

— Не поверили… — Старик скорбно покачал головой, — Да, в такое трудно поверить. Однако смотрите сами… Сколько вы уже здесь, около месяца?