Слышала? Теперь время к вечеру, тебе не зазорно будете ехать, не теряй времени и поезжай скорей, на вторые сутки приедешь.

Услыхала и ушам не верит, как так, что такое, и пошел дым коромыслом, а барин тверд и говорит:

— Сказал и будет; тебе там не дурно будет; все там есть, поезжай!

Она и так, и этак: до царя, мол, дойду.

— Иди, куда хочешь, поезжай только скорей, чтобы какой еще срамоты не вышло.

Видит она, что дело не в шутку, и принялась уговаривать:

— Я, — говорит, — другая стану, я не могу без тебя жить, и то, и другое. А барин молится, чтобы Бог дал ему твердости.

— Хорошо, — говорить, — только не сейчас, а сейчас моя воля, чтобы ты ехала.

Так усадил ее в карету и отправил. И горько ему, и жалко, и как камень с души свалился, слава Богу, главная помеха отъехала.

Ну, вот и день прошел, и ночь прошла, и еще день; и барин все сидит, не выходит. Все притихли, еле дышат и в толк не возьмут, чтобы это значило; почитай не ел ничего и обед никто не заказывал, два раза только воды спросил. На третий день зовет главного управляющего и других, и говорит им:

— Ну, отслужили мне, идите от меня, больше мне вашей службы не надо, только велите, чтобы весь народ собрался к такому-то времени: а вас чтобы через час не было.

И дивятся все, что такое делается, что с ним, кто же хозяйничать будет? A те управители и для барина брали с народа, да и себя не забывали, и страх как били и казнили всех. Народ смотрит на барина и все дрожат и думают: коли барыню отправил, коли управителей прогнал, а нас должно прямо без разбора вешать будет.

Собрались все и решили так, что коли он нам лютую смерть готовит, убьем его. Довольно нашу кровь пить; и его дед пил, и отец пил, и сын теперь!

Нет, довольно, лучше на каторгу идти, все одно и там житье не хуже.

Вышел барин. Видят крестьяне, что он за эти дни поседел и сгорбился. Вышел и на всех глянул; и видит, что лица у всех свирепые, изможденные от нужды, и так они ему жалки стали и так дороги, как родные; глянул он на ближнего старика, а он словно нянька, что умирала перед ним. И жутко ему стало и поклонился он им три раза до земли и говорит:

— Простите, пришел не казнить, а сам прощение просить за ту кровь, что деды пролили, что отец проливал и что я сам наделал. Вот грамота.

И стал он читать эту грамоту, по которой всем до единого дает он вольную и все земли, и леса, и поля делит поровну между ними. Весь скот и всех лошадей и всех птиц и даже дом свой со всей утварью дает им на какие угодья понадобится; a себе берет только одну избу, где умерла нянька, а из земли столько, сколько захватит его гроб; а кормить себя, просит мир, чем Бог послал.

Услыхали это мужики и в толк не возьмут. Глаза выпучили и думают: издевается, что ли, над нами? или придумал что либо страшное; и загалдели между собой:

— Не верьте, тут, видно, какая-нибудь издевка над нами.

Но скоро наехали приказные и стали землю межевать, а барин перешел жить в избу. Только почистили ее немного, да кой-какую утварь похуже поставили, все сам выбирал.

Долго не могли привыкнуть мужички, что все это правда; и землю боялись пахать и до леса дотронуться, а бабы чуть коров не перепортили, два дня доить боялись. Барский дом заперли и не только что взять оттуда что-нибудь, а и близко подойти боялись. Только и полегчало, когда избу, где секли, снесли и барин вышел к ним и говорит:

— У меня есть последние десять рублей, жертвую их чтобы на том месте часовню поставить, и вы, добрые люди, кто хочет пожертвуйте и чтобы там каждый день панихида была за убитых.

Вот тут поверили и начали все дивиться и за него Богу молиться и все ему простили. Стали даже к нему за советами ходить в просить научить, как и что делать. И дорого ему было, когда мир к нему приходил и говорил:

— Допрежъ что барин скажет: он умнее нас и добра нам желает.

Стали мужички горевать, что если он умрет некому будет их учить, а барин говорит:

— Выстройте хорошую избу, да школу откройте, учителей найдем хороших, и учите детей ваших.

Устроили и не нарадуются, что их детки читают и всякую бумагу к делу могут написать. Потом приходят к барину и говорят:

— Что со стариками делать, да с хворыми? Нет у нас угодья, да и ходить за ними некому.

— А дом зачем пустой стоит? Вот вам и больница.

— И то правда!

И вышла хорошая больница. И все кабаки повыгнали и так зажили, что у них барин стал пуще отца родного, и суд чинить, и утешает в горе, и радуется в радости и так хорошо стало.

Все успел барин, да еще год для себя остался лишний — помолиться. И почил себе в покое почти без болезни, ровно заснул. Перед смертью пришел опять дед, что на лугу сидел, и поздравил его, что все успел сделать.

— А я, — говорит, — за это время помолодел и тебя зову молодеть, будет, потрудился!

Ну, вот, вам, хорошая история? И, ведь, все это правда истинная.

7-го июля 1899 г.

Мир вам! Вот и я, Таня. Господи, кого я вижу, и брат Иван тут как тут, сокол мой ясный, приветствую тебя, ну, что скажешь?

В. — У меня, Таня, большая к тебе просьба, но я после тебе ее скажу.

О. — Ничего, говори сейчас; все для тебя сделаю, всех умолю. Я, ведь, приставучая, и Господь меня любит и никогда не отказывает за мое приставите. Конечно, Он Сам хочет, ну, и Таню Свою любит и такие Он мне просьбы посылает, что Ему Самому угодно; и люблю, ведь, я это. Я давно это уразумела, а потому я сама радость, на радость дана и Ему, и себе, и вам. Не надо только хотеть того, чего не хочет Господь, — а все прочее вымолить легко и можно.

В.