И все же, несмотря ни на что, это место стало моим домом. И, как бы я этого ни отрицала, мне было жаль покидать его, почти так же сильно, как родной дом два года назад. Жаль, что я больше не смогу завтракать с тетей Алиной, или ездить с Кириллом в универ. Теперь придется делать это в одиночестве.

Я повторяю себе, что так будет правильно. Меня здесь вообще не должно было быть. Этот дом, эта комната, не принадлежат мне. Это не моя семья, и я не имею никакого права здесь находится. Я и без того злоупотребила их гостеприимством.

Когда я опускаюсь на колени, чтобы вытащить из-под кровати старый запыленный чемодан, который пролежал там без малого два года, по моим щекам катятся слезы. Я вспоминаю о том, как первый месяц упрямо отказывалась его разбирать, и из горла вырывается тихий всхлип.

Следующие несколько часов я так же тихо собираю вещи: одежду, небрежно висящую и лежащую в шкафу, книги, которые я успела купить за время, что жила здесь, пару небольших фигурок по вселенной Гарри Поттера, и внезапно понимаю как же мало у меня вещей. Всю мою жизнь можно было уместить в одном пыльном чемодане.

Я оставляю чемодан у двери и оглядываю опустевшую комнату пустым взглядом. Два года назад, оказавшись здесь, я бы ни за что не подумала, что однажды буду скучать по ней. Но я буду.

Наверное я по-своему люблю это место, не смотря на то, что теплых воспоминаний, связанных с этой комнатой у меня немного. Но у меня в памяти навсегда останется вечер, когда мы с Кириллом смотрели Гарри Поттера. И, конечно, эту ночь я тоже никогда не забуду, пусть у нее и был печальный конец.

Мне действительно грустно. А еще страшно посмотреть Кириллу в глаза. Настолько, что я не спускаюсь ни к завтраку, ни к обеду. А затем, крадучись, как заправский вор, иду к выходу.

Чемодан кажется мне неподъемным, но вовсе не от веса. И все же я упрямо тащу его к двери, до тех пор, пока за моей спиной не раздается голос Лины.

— Что, наконец-то уезжаешь? — странно, но в ее голосе, помимо привычного злорадства, скрывается что-то еще. Что-то, чего я не могу понять.

Она стоит, прислонившись к дверному косяку, скрестив на груди руки, и пристально смотрит на меня, ожидая ответа.

Слова встают у меня комом в горле, и я молча киваю ей в ответ. Лина молчит, и совсем не выглядит радостной. Это сбивает с толку. Я всегда была уверена, что мой отъезд как минимум заставит ее плясать от счастья.

— Ремонт в квартире моих родителей закончен, так что у меня больше нет необходимости здесь оставаться, — тихо отвечаю я, и она кивает, а затем скрывается за дверью своей комнаты, а я выхожу из квартиры и закрываю за собой дверь. Во дворе дома меня уже ждет такси, готовое отвезти меня домой. Туда, куда я одновременно желала и боялась вернуться.

Я так и не смогла заставить себя поговорить с тетей Алиной лично, поэтому оставила для нее письмо. Там, где найдет его только она. Я надеялась, что она поймет, почему я не смогла с ней попрощаться. По той же причине я не смогла попрощаться с Кириллом.

Закинув чемодан в багажник, я села на заднее сидение, и надела наушники, включив музыку. Почему-то, когда у меня дерьмовое настроение, мне попадаются только унылые песни, но сейчас я этому даже рада. Я бы не смогла слушать что-то веселое, даже если бы захотела.

Я уже и не помнила, когда мне в последний раз было так хреново на душе. Так, словно от нее ничего не осталось. Впрочем, может так оно и было.

Пусть не я сделала то проклятое фото, и не я собиралась использовать его против тети Алины и ее семьи, я чувствовала себя виноватой. Мне казалось, что я предаю ее. Что я разрушаю ее жизнь, после всего, что она для меня сделала. Казалось, что я предала Кирилла…

И, сколько бы я себе ни повторяла, что это глупость, что я здесь не при чем, я не могла перестать себя винить.

Всю дорогу я смотрела в окно, но ничего не видела. Я не обращала внимания на улицы, на дома и на людей снаружи. Даже то, что пошел дождь, я отметила не сразу, где-то на краю сознания, когда по запотевшему окну дробью застучали крупные капли.

Пока машина ехала, дождь перерос в настоящий ливень.

Даже в наушниках я слышала суровые раскаты грома. Где-то вдали сверкнула молния. Редкие прохожие торопились укрыться в магазинах и кафе от непогоды.

Не будь я в таком состоянии, я бы, наверное, заметила, что мы едем подозрительно долго. Да и путь, который выбрал водитель, совсем не похож на тот, которым я добиралась к дому родителей в прошлый раз, когда узнала о пожаре. Но я ничего не замечала. Все, происходящее вокруг, вдруг перестало меня волновать.

Даже то, что из-за пропусков тренировок и занятий меня, скорее всего, ждет исключение, казалось неважным. Я все равно не хотела быть ни чемпионкой по гимнастике, ни экономистом.

Впервые в жизни у меня было никакого плана на будущее, и мне было просто все равно. Все это казалось незначительным. Неважным.

Наверное родители не хотели бы видеть меня такой. Возможно они бы даже разочаровались, будь они живы, хоть и не показывали бы этого. Скорее всего мама погладила бы меня по голове и сказала бы, что это просто такой период, однако я не уверена, что он когда-нибудь пройдет.

Я кажусь себе жалкой трусихой, которая пытается сбежать от проблем, и отчасти это правда.

Я бегу от Кирилла, потому что боюсь убедиться в том, что он меня ненавидит. Бегу от тети Алины, потому что не знаю, смогу ли скрыть то, насколько я сердита на нее за то, как они с отцом поступили с моей матерью. Бегу из дома Барских, потому что так, надеюсь, меня больше не смогут использовать, чтобы навредить кому-нибудь из них. Бегу от универа и тренировок, потому что уверена, что все равно не справлюсь.

Я — трусиха. Надеюсь там, с небес, родители не видят какой я стала.

Машина тормозит, но я осознаю это, только когда водитель выходит на улицу и открывает мою дверь. Тогда я наконец бросаю на него короткий взгляд и осматриваюсь. Эта улица мне не знакома.