Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Погруженная в свои мысли, Фиби готовила ужин и руководила дочерью, которая накрывала на стол и даже приготовила горошек, как обещала Мерфи.
Он был молчалив за ужином, и молчание нарушала только болтовня Берд. Фиби внезапно обрела второе дыхание, обнаружив, что ее нечеловеческая усталость растаяла в безмятежной тишине летних сумерек, сгущавшихся вокруг обеденного стола.
Зачем Мерфи привез сюда этот старый стол из ее родительского дома? Он говорит, что не хочет жениться, что ему не нужна семья. Однако все в этом доме говорило о заботе и внимании, с каким он обустроил свое гнездо в надежде…
На что он надеется? Она отогнала от себя непрошеные мысли — позднее она подумает надо всем этим как следует. Позднее, когда будет подальше от опасного обаяния Мерфи и его странной власти над ней.
— Ну как, Берд, поможешь мне украсить машину к праздничному параду?
— Какому параду? — Несмотря на непрерывную болтовню, глаза Берд уже сонливо смеживались.
— Как к какому! Ты же знаешь — скоро Четвертое июля, День Независимости. Парад, фейерверки и все такое.
Берд захихикала, потом протяжно зевнула.
— Ты шутишь, Мерфи.
— Нет, я серьезно. Мне надо украсить машину и требуется помощник. Или даже два.
Он кивнул в сторону Фиби, и она быстро, но незаметно потерла глаза. Если она не поостережется, то скоро будет не лучше Берд, сонливо прислонившейся к плечу Мерфи, но ни за что не желающей отправляться в постель. Склониться к плечу Мерфи? Нет, ничего не выйдет!
— Извини, что ты сказал? Я уже где-то витаю… У нас был тяжелый день.
— И после этого ты еще приготовила нам ужин. Благодарю. — Он говорил холодно и любезно, точно она была официальным гостем в его доме. — Это было очень мило с твоей стороны, Фиби. Приехать домой и увидеть… — Его рука с зажатой в ней вилкой кругообразно очертила в воздухе гору кастрюль и сковородок, грязную посуду, сложенную в мойке… — Все это великолепие.
— Хочешь казаться саркастичным, да? Конечно, подобное зрелище наводит ужас, но я все уберу. И я рада, что могу сделать хоть что-то в знак благодарности за то, что ты дал нам свою машину. Она просто чудо, Мерфи.
Удовлетворенная улыбка появилась на лице Фиби при одном воспоминании о плавном ходе машины, необыкновенном ощущении мягкой теплой кожи сидений…
— Мне она тоже нравится. — Он осторожно положил вилку на тарелку. — Я сам уберусь на кухне, Фиби. Думаю, будет лучше, если ты пойдешь уложишь Берд, да и вид у тебя такой, словно ты в любую минуту готова упасть и уснуть на месте.
— Я в полном порядке, — автоматически возразила она. — Это моя работа, ведь это мы здесь все перевернули вверх дном.
— Ладно, посмотрим. Послушай, Фиби, я говорю тебе истинную правду, что мне было приятно приехать домой и снова вас увидеть. Даже несмотря на то, что ты очень походила на растаявшее мороженое.
Его улыбка не затронула глаз, они оставались серьезными.
— Я знаю. — Она покачала головой. — Бежевый цвет мне больше не идет. И знаешь что, Мерфи, хватит мне говорить комплименты, я теперь взрослая.
Берд шмыгнула носом.
— Вот и я так думаю, малышка. Как считаешь, твоя мама достаточно взрослая?
Берд хмыкнула в ответ.
— Так кто поможет мне с украшением машины?
— Ты на самом деле хочешь обвесить всяким хламом свою красивую красную машину? — удивилась Фиби.
— Нет, не эту. Мою старую колымагу, но она вполне пригодна для езды.
— А чем ты хочешь ее украсить, Мерфи? — Берд положила голову на сложенные на столе руки. — Бумажными лентами и бантами?
— Да, и все прочее, что подвернется под руку. Ты придумай, чем можно украсить машину, пока будешь спать, ладно? Мы наклеим на машину разноцветные тряпки и…
— Наклеим? Ты хочешь наклеить на машину тряпки, Мерфи? — быстро переспросила Фиби.
Подмигнув Берд, он ответил:
— Это все-таки не какой-нибудь там роскошный лимузин, детка. Да, мы наклеим на машину все, что только подвернется под руку — консервные банки, монеты, все пойдет в дело.
— Ты спятил.
— Возможно. — Его улыбка была воплощением радости.
— Определенно, спятил. — Она постучала по столу ножом. — Хотя идея и вправду кажется мне забавной.
— Так и будет. Вставай пораньше, Берд, и приходи помогать мне. А ты, детка, наоборот, выспись как следует. Твое творческое начало понадобится нам попозже.
— Ладно. — Фиби скорчила гримасу. — Но зря ты предложил Берд встать пораньше, ты еще не знаешь, что это значит. Она считает, что рассвет означает автоматическую побудку для всех взрослых.
Голова Берд легла на стол, и глаза девочки больше не открывались. Фиби решительно поднялась со стула, но Мерфи быстро проговорил:
— Я отнесу ее наверх. Ей не надо в душ? Знаешь, дети и так очень чистые по своей природе, и они даже растут лучше, если не моются каждый день.
— Да, мама часто так говорила.
Фиби улыбнулась ему, ее глаза были такими же мягкими и мечтательными, как и глаза Берд за несколько минут до того, как ее сморил внезапный сон.
— Мне эта мысль тоже нравилась.
— А я боялась. — Фиби рассмеялась. — Я думала, если не помоюсь, то наутро проснусь, вся заросшая травой и побегами фасоли. Кошмар. Помнишь ту сказку? Мама часто читала нам ее на ночь.
— Рита много чего читала нам на ночь — газеты, рекламу с упаковок… И книги, конечно. Неужели ты никогда не вспоминаешь об этом?
Смутное раздражение, которое охватило Мерфи, странным образом смешивалось с нежностью, овладевавшей им всякий раз, когда он смотрел на Фиби и замечал у нее на лице следы печали и переутомления. Пытаться вырастить самостоятельно двоих детей! Ну как тут не чувствовать себя взбешенным и растроганным одновременно?
А это желание, которое охватывало его при виде Фиби! Он уже достаточно пожил на этом свете, чтобы недооценивать власть желания.
Когда ему было восемнадцать, а ей четырнадцать, он еще ничего не смыслил в таких вещах. Он все время дразнил ее, отталкивал от себя, и ему наконец удалось стать для нее чужим человеком. Он видел боль в ее глазах, но старался не обращать внимания, так же как и игнорировать собственные эмоции. Он боялся не справиться со своими чувствами…
Разумеется, было нереально говорить с ее отцом о тех фантазиях, которые одолевали его при виде Фиби. А Рита? Возможно, она и поняла бы его, но он не знал, как попросить у нее помощи. Или совета…
Поэтому он хранил молчание, стараясь держаться подальше от Фиби, подальше от жизни семейства Чепменов.
Только теперь он начинал понимать, что был не прав, что лишался теплоты семейного очага, обрекая себя на одиночество.