— Але?

— Привет, Саня! — загудел Грязнов. — Где тебя вчера вечером носило? Я уж и на мобильник звонил, так ты его отключил. Красиво это?

— Ладно, значит, так нужно было. Что-нибудь срочное? У нас плохие новости?

— Ну почему же сразу плохие? План на день хочу обсудить. Ты с утра куда?

— Я к Нестерову. В его клинику. Вчера сговорился о встрече. Твои орлы что-нибудь накопали?

— Работают на улице Строителей, где жил Климович. Сегодня закончат. Надо будет обсудить.

— Это непременно. Давай в двенадцать у меня.

— То есть в полдень, а не в полночь, я надеюсь?

— Ты правильно надеешься, моя радость!

— Что это с тобой? Ты меня ни с кем не путаешь? Это Костина Клавдия — твоя радость. Смотри, Ирина услышит — не так поймет.

В коридоре действительно возникла жена.

— Ты с кем? — спросила она, запахивая халатик и направляясь на кухню.

— Это я со Славкой. Тебе привет!

— Большое спасибо. Это очень своевременно. Учитывая время суток.

Саша отметил, что, проходя мимо, она не коснулась его рукой, не взъерошила волосы, не прижалась к нему хоть на мгновение, как это бывало обычно.

— Ладно, Вячеслав, хорош трепаться. До встречи!

Турецкий принял душ, побрился. На кухне его ждал завтрак, пакет с бутербродами. Ирины не было.

— Ириша, ты где?

— Завтракай, я еще полежу. Голова что-то болит, — раздалось из спальни.

Александр позавтракал в одиночестве, зашел в комнату, поцеловал волосы жены. Ему показалось, что она чуть отстранилась. Или показалось?

— Жди меня, моя верная подруга, и я вернусь! — мажорным тоном пообещал он.

— Не пройдет и суток, — откликнулась Ирина.

— Это что? Бунт на корабле? Не позволю! — как бы сердито пророкотал Турецкий, еще раз чмокнул жену и исчез.

«Что это с ней? — думал Саша по пути к доктору Нестерову. — Дуться на мужа не в ее характере. И что уж такого произошло? Ну, пришел вчера поздно. Так это норма, а не исключение. Неужели догадалась? Но о чем? Ничего такого и не было! Накормил девушку ужином, отвез домой».

Но в груди от воспоминания о вчерашнем вечере сладко заныло, словно некий запретный плод был сорван. Если вдуматься, так оно и было. Ибо как сказал Конфуций: «Если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков». А если соотнести мысли о Насте с Ириной, то они, безусловно, не были праведными. Но он думал о Насте постоянно. И никуда от этого не деться.

Клиника «Возрождение» доктора Нестерова находилась на Солянке. Компактное здание с белыми колоннами располагалось в глубине улицы. Перед зданием разбита клумба с веселыми ярко-красными цветочками, названия которых Турецкий не знал. Газоны с коротко подстриженной ярко-зеленой травой. Уютные скамеечки, разбросанные здесь и там. Вообще внешний вид учреждения вызывал желание зайти внутрь. Что и было сделано.

— Вы к кому? — поинтересовался на входе охранник.

— К Анатолию Ивановичу Нестерову. Моя фамилия Турецкий.

— Одну минуту.

Охранник набрал телефон внутренней связи, сообщил о визитере.

— Подождите минуту, за вами придут.

Через несколько минут по широкой лестнице, постукивая каблучками, спустилась симпатичная молодая женщина.

— Александр Борисович? — полуутвердительно спросила она. — Пойдемте, Анатолий Иванович вас ждет.

Кабинет руководителя центра находился на втором этаже здания.

— Как у вас здесь строго! Всех посетителей сопровождают столь очаровательные создания? — Саша включил свое обаяние на полную катушку.

— Да, всех. — «Сопровождающее лицо» к чарам Турецкого осталось равнодушным. Он не удостоился и беглого взгляда. Но некоторой «вводной» все же был удостоен: — У нас все в одном корпусе, как видите. И научно-производственная лаборатория, куда посторонним вход строго воспрещен, и клинический отдел. Туда, сами понимаете, тоже с улицы не пускают. Требования как в хирургическом отделении. Поэтому Анатолий Иванович распорядился встречать каждого, кто к нам приходит.

— Строгий он у вас?

Женщина наконец взглянула на Александра и произнесла с некоторым вызовом:

— Он у нас замечательный. Он гениальный ученый, прекрасный доктор и очень хороший человек.

— Ого! Какая блестящая характеристика! Хотелось бы мне, чтобы мои подчиненные отзывались обо мне в таком же духе. Но их зарплата такова, что рассчитывать на комплименты особо не приходится, — поддразнил ее Турецкий.

— Дело не в зарплате, — сухо оборвала его женщина. — Мы последние месяцы вообще почти без зарплаты сидим. Его не за деньги любят.

— И опять-таки завидую вашему начальнику. Приятно сознавать, что любим бескорыстно. Да еще красивой женщиной.

— Его все любят! — оборвала его женщина и, смерив Турецкого весьма недружелюбным взглядом, открыла дверь приемной.

«Что это меня женщины последнее время так не любят? То жена Литвинова волком смотрит, то вот эта милая дамочка прямо-таки презирает. Клавдия холодна и равнодушна. Ирина дуется. Этак можно остаться генералом без войска!» — подумал Александр, входя в комнату, где за столом, возле компьютера сидела пухленькая дама приятной наружности. Секретарь, ясное дело.

— Изабелла Юрьевна, вот Александр Борисович. Перепоручаю его вам.

— Хорошо, Наталия Алексеевна. — Дама взмахнула подкрашенными ресницами и улыбнулась Турецкому: — Анатолий Иванович говорит по телефону. Подождите, пожалуйста. — Она кивнула на горящую кнопку телефонного аппарата.

— Конечно, — улыбнулся в ответ Турецкий.

— Вы присаживайтесь. Хотите кофе?

— Изабелла Юрьевна, хочу предупредить: Александр Борисович будет отвешивать вам дешевые комплименты, так вы не обольщайтесь. Это он так разведку проводит, — выдала на прощание Наталия Алексеевна. — Я буду у себя.

И исчезла. «Не слабо! — оценил про себя Александр. — Кто эта молодая нахалка?» — подумал он и спросил:

— Кто эта любезная дама?

— Семенова Наталия Алексеевна. Правая рука Анатолия Ивановича. Доктор медицинских наук. Очень талантливый экспериментатор.

«У вас тут кто не гений, тот талант. И все экспериментаторы», — молча начал раздражаться Турецкий. А злился он оттого, что не любил ждать. Ждать и догонять — хуже нет. Присказка Грязнова, но и Саша любил ее повторять.

Так пригласил бы доктора к себе, в свое ведомство. Он бы тебя ждал. Хочется увидеть своими глазами как можно больше? Вот не раздражайся и терпи!

Пока Турецкий проводил сам с собой сеанс психотерапии, лампочка на аппарате погасла, раздался мужской голос: