– Вы говорили что-то насчет того, что у вас возникла идея, – мягко перевела я неприятный разговор в более безопасное, на мой взгляд, русло. – Хотите поработать?

– Хочу. Возьмите ноутбук, он в секретере, откройте файл с названием «Сны» и располагайтесь там, где вам будет удобно печатать, – сказала Волошина.

– Можно, я за стол присяду? – вынимая из секретера ноутбук, спросила я.

– Как вам будет удобно, – повторила Аглая. – Только тогда придвиньте меня ближе, чтобы не приходилось напрягать голос, у меня потом горло болит.

Взявшись за поручни кресла, я развернула его так, чтобы Аглая оказалась лицом ко мне, когда я сяду за стол. На подлокотнике прямо под левой рукой Волошиной я увидела небольшую кнопку, на которой лежал средний палец писательницы. Она, видимо, поняла застывший в моих глазах вопрос:

– Я могу двигать этим пальцем, что, безусловно, облегчает жизнь мне и усложняет моим помощницам. Когда мне что-то нужно, а рядом никого нет, я нажимаю кнопку. По всему дому установлена система сигнализации, и вы услышите звонок, где бы ни находились, даже в подвале. По злой иронии, двигается только средний палец, – чуть улыбнулась она. – Но я даже неприличный жест не могу показать, увы. Но это все лирика. Давайте работать, Наташа. Я хоть сейчас и в процессе отдыха, но иной раз полезно записать то, что в голову пришло, потом пригодится.

Она закрыла глаза и заговорила монотонным голосом, а я забегала пальцами по клавиатуре, записывая и не вдумываясь в то, что печатаю. Волошина говорила, совершенно не сбиваясь, словно читала одной ей видимый текст, и это было удивительно – она не делала пауз, не подбирала слов, она просто выдавала фрагмент, ни разу не сбившись ни с ритма, ни с дыхания, ни со скорости.

– Вы успеваете? – спросила она только однажды и, когда я подтвердила, что все хорошо, продолжила диктовать.

Мы провели так около часа, строчки на экране возникали с бешеной скоростью, я даже не следила за счетчиком внизу экрана, чтобы не сбиться и не потерять ни слова. Когда же Аглая умолкла, я поняла, что набрала около двадцати страниц текста.

– Наташа, сделайте нам чаю, хорошо? – попросила Аглая, открыв глаза. – Очень хочется пить.

– Да, сейчас. – Я поднялась из-за стола, но замешкалась: – А вы какой-то особый чай пьете? Мне просто ничего не сказали…

– Где-то в шкафах должен быть черный со смородиной и мятой, заварите его, если у вас нет своих предпочтений. Все, что хотите к чаю, найдете в кухне, а мне просто чай в большой синей кружке со снежинкой.

Я спустилась в кухню и принялась искать заварку в навесных шкафах. Огромная банка обнаружилась почти сразу, я ее открыла и уловила аромат мяты и смородины. Кружка со снежинкой тоже нашлась в сушилке. Себе я взяла небольшую чашку из шкафа, поставила на поднос вазочку с печеньем и вдруг подумала – а как же она пьет чай? Должно же быть какое-то приспособление… Выдвинув ящик, обнаружила большой запас трубочек для коктейля, и все сразу стало понятно. Держать в руках кружку с чаем, разумеется, придется мне…

Матвей

Неприятности начались примерно в шесть тридцать утра, когда Матвей обнаружил отсутствие пропуска, дававшего возможность попасть на территорию клиники. Обычная магнитная карта, без фотографии или надписей – просто белый кусок магнитной ленты, запаянный в пластиковый чехол, у всех сотрудников клиники такие. Мажаров перерыл все в сумке, в салоне машины и даже заглянул в багажник, но пропуск так и не нашелся.

– Ну, что мне делать теперь? – мрачно поинтересовался он у охранника, внимательно наблюдавшего за его метаниями.

Парень был какой-то незнакомый, видимо, работал недавно, а потому тоже не знал Матвея в лицо.

– Я не могу вас пропустить, извините. По инструкции не положено.

– Позвоните в ординаторскую, пусть доктор Васильков вам подтвердит, кто я, он сегодня дежурил.

Охранник смерил его недоверчивым взглядом, но трубку снял. Он назвал марку и номер машины, фамилию Матвея и даже коротко описал, как тот выглядит.

– Хорошо, тогда подойдите на КПП, пожалуйста, – сказал он в трубку и, когда оттуда полился недовольный голос дяди Славы, возмущавшегося необходимостью тащиться через всю территорию, невозмутимо повторил: – Подойдите на КПП, пожалуйста.

Матвей кинул взгляд на часы – время приближалось к семи, ему бы пора уже переодеться и пойти с обходом, а он торчит тут, как нашаливший школьник в кабинете директора. Охранник все с тем же невозмутимым видом восседал в своей дежурке, перелистывая какой-то журнал. Наконец на аллее показался дядя Слава, полы его белого халата развевались от быстрой ходьбы и напоминали крылья, только слегка опавшие.

– Это что еще за фокусы? – обрушился он на охранника. – Почему я после ночного дежурства должен бежать сломя голову на шлагбаум? Вы думаете, мне нечем заняться?

– Так положено, – ничуть не оробев от грозного тона, сказал парень. – Вы должны подтвердить личность человека, пытающегося въехать на территорию.

– Но он же вам назвал имя и фамилию? В списке есть такая? Так какого черта?

– В списке нет фотографии, а фамилию назвать может кто угодно.

– Тьфу! Режимный объект! Поднимайте шлагбаум, у доктора Мажарова сегодня операция, и к ней надо готовиться! – загремел дядя Слава.

– То есть вы подтверждаете, что данный гражданин – доктор Мажаров Матвей Иванович?

– О господи! – закатил глаза Васильков. – Подтверждаю, подтверждаю!

Шлагбаум взлетел вверх, и Матвей въехал наконец на территорию:

– Садись, дядя Слава, довезу.

– Пропуск новый оформите до конца дня, – посоветовал охранник.

Васильков сел в машину:

– Ты чего тут с утра чудишь?

– Веришь – сам не пойму, куда сунул пропуск, – пожаловался Матвей, поворачивая на дорожку, ведущую на стоянку для машин персонала. – Перерыл все – нет нигде.

– А выезжал вчера как?

Матвей чуть нахмурился, припоминая.

– Мы с Филиппом друг за другом выехали, я, кажется, свой пропуск не доставал. На шлагбауме был начальник охраны.

– Ладно, черт с ним, оформишь пропуск, это не проблема. К операции-то готов?

– Как пионер, – улыбнулся Матвей, паркуя машину. – Всю ночь швы снились.

– У клиентки температура вчера поднялась, невысокая, но ты все равно сам посмотри.

– Она немного истеричная, думаю, что это на нервной почве, вряд ли что-то серьезное.

Речь шла о тридцатилетней женщине, обратившейся по поводу ринопластики, и это был тот случай, когда даже у скептичного Матвея необходимость операции не вызывала никаких сомнений. На миловидном лице женщины по причудливой прихоти природы вырос такой нос, что не в каждой гримерной киностудии смогут повторить – огромный, загнутый крючком почти до верхней губы, и к тому же искривленный влево. Даже у Матвея не нашлось возражений по поводу желания клиентки как-то это изменить.