просьбой о медицинской помощи и получила по телефону ответ: «Сегодня я не могу приехать к вам. У меня расписан весь день до самого вечера. Я пришлю доктора У., вы не должны зависеть от меня» (там же, стр. 160). Это безошибочный намек на то, что время аналитика принадлежит и другим. Неутешительное прозрение! Пациентка заметила: «Я ничего не говорила об этом, но у меня выдалась нелегкая ночь». Таким образом, ей пришлось смириться с горькой правдой. Психоаналитик сделал нечто болезненное, что она понимала разумом – но не сердцем. Перед сном она подумала: «Я не должна беспокоить его; думаю, рано или поздно я вобью себе это в голову» (стр. 161). (Во сне это вбивается ей в голову в буквальном смысле.) «Если бы мое сердце не было подобно камню, я бы заплакала». (Ее били камнем.)

[173] Как и в предыдущем сновидении, утверждается, что аналитик больше не будет ей помогать; свое решение он вбивает ей в голову камнем, отчего на сердце у нее становится тяжело. Таким образом, в манифестном содержании сновидения ясно отражена ситуация, сложившаяся в тот вечер. В таких случаях мы стараемся найти новый элемент, добавленный к обстоятельствам предыдущего дня; в этот момент мы можем проникнуть в реальный смысл сновидения. Решение аналитика больше не лечить пациентку причиняет боль, но во сне ее лечат, хотя новым и весьма примечательным способом. Когда психоаналитик вбивает ей в голову, что устал от ее болтовни, он делает это так настойчиво, что психотерапия превращается в чрезвычайно интенсивную форму физического лечения или пытки. Это исполняет желание, которое слишком скандально, чтобы быть признанным при свете дня, хотя в его основе лежит очень естественная и простая мысль. Народному юмору и злым языкам, вскрывшим тайны исповедальни и смотровой, прекрасно о ней известно[46]. Мефистофель в своей знаменитой речи о медицине[47] тоже о ней догадался. Это одна из тех вечных мыслей, о которых никто не знает, но которые есть у всех.

[174] Когда пациентка проснулась, то увидела, что аналитик все еще выполняет это движение: стучит[48] камнем. Назвать действие во второй раз – значит придать ему особое значение[49]. Как и в предыдущем сновидении, исполнение желания заключено в величайшем разочаровании.

[175] Некоторые, безусловно, возразят, что я, как это принято во фрейдистской школе, привношу в сновидение свои собственные извращенные фантазии. Возможно, мой уважаемый коллега, автор, будет возмущен тем, что я приписываю его пациентке такие нечистые мысли, или, по крайней мере, сочтет совершенно неоправданным делать столь далеко идущие выводы из имеющихся скудных намеков. Я сознаю, что мои выводы, рассматриваемые с точки зрения вчерашней науки, выглядят почти фривольными. Однако сотни параллельных наблюдений показали мне, что вышеприведенных данных вполне достаточно, чтобы оправдать мое заключение, причем с уверенностью, отвечающей самым строгим требованиям. Те, кто не имеет опыта психоанализа, не могут себе представить, насколько вероятно наличие эротического желания и насколько маловероятно его отсутствие. Последняя иллюзия, естественно, обусловлена, с одной стороны, нравственной сексуальной слепотой, а с другой – ошибочным воззрением, будто сознание и есть вся психика. Это, разумеется, не относится к нашему уважаемому автору. Посему я прошу читателя: никакого морального возмущения, только спокойная проверка. Вот из чего создается наука, а вовсе не из воплей негодования, насмешек, оскорблений и угроз. Истинный ученый не пользуется оружием, которое применяют против нас представители немецкой науки.

[176] На самом деле автору надлежало представить весь промежуточный материал, который позволил бы окончательно установить эротический смысл сновидения. Хотя он не сделал этого, все необходимое косвенно сказано в последующих сновидениях, так что вышеупомянутое заключение отнюдь не стоит особняком, но, напротив, оказывается важным звеном в последовательной цепи.

[177] Сновидение 4: [Незадолго до последнего сна субъекту] приснилось, что она находится в большом бальном зале, где все было очень красиво. Неожиданно к ней подошел мужчина и спросил: «Кто вас сопровождает?» Она ответила: «Я одна». Тогда он сказал: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». В следующей сцене она была в театре и уже собиралась сесть, когда кто-то подошел к ней и сказал то же самое: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». Потом она побывала во множестве разных мест, но отовсюду ей приходилось уходить, потому что она была одна. Затем она оказалась на улице; в толпе она увидела своего мужа и бросилась к нему. Подойдя совсем близко, она увидела… [то, что мы можем истолковать как символическую репрезентацию счастья, сообщает Принс.] Потом ее охватили тошнота и головокружение, и она подумала, что там ей тоже нет места. [Там же, стр. 162.]

[178] Пробел в сновидении – похвальное проявление такта, которое, безусловно, понравится чопорному читателю, но это не наука. Наука не допускает подобных соображений приличия. В данном случае речь идет о том, верна ли оклеветанная теория сновидений Фрейда, а не о том, приятно ли звучат пересказы сновидений для незрелых ушей. Разве мыслимо, чтобы из соображений приличия гинеколог исключил изображение женских половых органов из учебника акушерства? На стр. 164 мы читаем: «Анализ этой сцены вскрыл бы слишком интимные подробности ее жизни, чтобы оправдать наше вторжение в нее». Неужели автор действительно полагает, что в этих обстоятельствах имеет какое-либо научное право говорить о психоаналитической теории сновидений, если из чувства такта утаивает важный материал? Делая сновидение своей пациентки достоянием гласности, он самым вопиющим образом нарушает конфиденциальность, ибо каждый аналитик сразу увидит его значение: то, что сновидица инстинктивно прячет глубже всего, громче всего кричит из бессознательного. Для того, кто умеет читать сновидческие символы, все предосторожности напрасны – истина выплывет наружу. Посему мы просим автора: если он не хочет в следующий раз раздеть своего пациента догола, впредь выбирать случаи, о которых он может рассказать все.

[179] Несмотря на проявленный врачебный такт, этот сон, в котором Принс не видит осуществления желания, доступен пониманию. Конец сновидения выдает яростное сопротивление пациентки сексуальным отношениям с мужем. Все остальное – это осуществление желания: она становится «одинокой женщиной», которая в социальном плане несколько выходит за рамки нормы. Чувство одиночества («она чувствует, что больше не может быть одна, что ей нужна компания») вполне уместно разрешается этой двусмысленной ситуацией: есть «одинокие женщины», которые не так одиноки, как кажется, хотя, конечно, их не везде терпят. Это исполнение желания, естественно, встречает сильнейшее сопротивление, пока не выясняется, что, как говорит пословица, на безрыбье и рак рыба. Это в высшей степени верно и в отношении