– Да, мама умная и, кажется, его любит. Но она зрядумает, что на этом все кончится.

– Ты считаешь, та тетка будет продолжать?

– Дело не в ней…

– А в ком?

– В друзьях и родственниках.

– То есть?

– Сама что ли не понимаешь? Сейчас начнутся выражениясочувствия, охи, ахи, обсуждения. Маму будут науськивать на Даню, смотреть нанее с жалостью, словом, вони будет еще много, до следующего номера…

– Какого номера?

– Журнала. А это не меньше месяца… А еще всякиеблагочестивые идиотки начнут выть, что Даня обязан признать ребенка или покрайней мере содержать его… Мама хлебнет… Хорошо бы ей на этот месяцкуда-нибудь свалить, но она не сможет…

– Тошка, Нуцико права…

– В чем она права?

– В том, что ты не сможешь быть счастливой…

– Да почему? Если я, например, влюблюсь, я сразусдурею. Одна мамина подруга, писательница, уверяет, что, влюбляясь, все женщиныдуреют. И я не исключение… Правда, мне трудно влюбиться… Ну ничего, авосьполучится… Ну что твой Воздвиженский?

– Я вчера в Интернете видела, что у него якобы роман савстралийской певицей, аборигенкой… – убитым голосом проговорила Таська.

– Ты поверила и рассиропилась?

– Честно говоря, не очень, она страшненькая такая, ипотом, он мне пишет…

– Молодец! Этим интернетовским новостям нельзя верить,хотя я и не исключаю, что он с ней переспал.

– Тошка! – побледнела Тася.

– Таська, молодым мужикам постоянно нужно с кем-тотрахаться, да и немолодым, кажется, тоже. Вон дядя Лева…

– Что дядя Лева?

– Говорят, он трахает все, что шевелится.

– Тош, ты зачем все на меня вывалила?

– Нет, насчет аборигенки ты сама… А я просто попыталасьтебе объяснить, что если даже там что-то и было, это естественно. А ты, видимо,действительно здорово влюблена, когда ты только приехала, была раз в пятьумнее. Да ладно, не злись! Я же тебе добра желаю. Он тебе пишет. Он тебя любит,но пока не как женщину, а как идеал…

– Идеалом быть как-то скучно…

– Это правда. Но ты имеешь шанс из идеала превратитьсяв живую женщину, и тогда уж у него крышу снесет, не починишь.

Таська зарделась.

– Тош, странно, я иногда злюсь на тебя, а потомпонимаю, ты права. И, наверное, оттого, что мы сначала были вроде как наравных… а потом я влюбилась, сдурела, и ты стала со мной говорить немножкоснисходительно…

– Снисходительно? Я так выгляжу? Ужасно! А я ни в когоне влюблена и дуреть вроде не с чего… Извини, я буду за собой следить.

– Мне иногда кажется, что тебе не шестнадцать лет, авсе тридцать…

– Ерунда, не обращай внимания. Просто я всю жизнь живусреди взрослых и не самых глупых людей.

– Тош, скажи, ты не знаешь, у мамы и дяди Левы… что-тоесть?

– По чесноку?

– Аск!

– Мне кажется, еще нет, но наклевывается.

Тошка проснулась от зубной боли. Боль была настоящая,невыдуманная. Она выпила таблетку анальгина, укутала голову теплым платком имало-помалу ей стало легче. Но утром она заявила, что поедет в город к врачу.

– Что за поразительный ребенок! – воскликнулДаниил Аркадьич. – Сам просится к зубному врачу. Я в ее возрасте боялсязубных врачей больше, чем крокодилов.

– Молодец, Тошка, умница, – ласково погладила еепо голове Эличка. – Поезжай с мамой.

– Конечно, – кивнула Марго, – только послеврача ты уж сама действуй. Володя мне будет нужен, у меня сегодня многоразъездов. – А Тася с тобой не поедет?

– У меня сегодня урок, – простонала Таська. Оначувствовала себя предательницей. Тошка с ней поехала, когда она притворялась, атеперь…

– Не парься, – шепнула ей Тошка. – Всенормально, я же не боюсь.

Доктор Моисей Израилевич Тошку обожал.

– О, моя любимая пациентка… Что стряслось, зубик болит?Ничего, это дело поправимое. Открой-ка ротик, так… Вот так больно? Нет? Хорошо,а так?

– Ай!

– Все понятно. Сейчас немножко полечим наш зубик ибудем жить дальше, весело и счастливо. А как мамочка?

– Нормально.

Слава богу, он этих журналов не читает, подумала соблегчением Тошка.

Минут через сорок доктор ее отпустил.

– Если все будет хорошо, покажись мне на всякий случаймесяца через два, а если будет хоть чуточку болеть, сразу ко мне. Ну, приветвсему семейству!

– Спасибо, Моисей Израилевич. Как хорошо жить, когданичего не болит!

– Ты, как всегда, права, моя дорогая.

Тошка вышла на улицу. День был не слишком жаркий, носолнечный. Захотелось пройтись, съесть мороженого, но не раньше, чем через двачаса. Отлично, нагуляюсь, а потом с полным правом поем мороженого. Онапозвонила Марго и сообщила о результатах визита к дантисту.

– Хорошо, ты меня порадовала, – сказала мама. Ноголос у нее был совсем нерадостный. Достают ее с этой статейкой. Но тут я ничемне могу ей помочь.

Тошка обожала бродить одна по Москве, тем более что доктор принимална Второй Фрунзенской. Тошка пошла по набережной. Пойду вдоль реки, может,проедусь на речном трамвайчике. Хорошо!

Идти вдоль набережной было на удивление приятно. Навстречушла женщина в темных очках и с палочкой. Слепая. Тошка посторонилась, а двоемолодых парней перли напролом, не глядя по сторонам и гогоча, Тошка хотелакрикнуть им, но тут женщина задела одного из них палочкой.

– Слепая, да? – вызверился один.

– Извините, я действительно не вижу, –пробормотала женщина.

– А не видишь, нечего по улицам шляться, нормальнымлюдя́м мешать.

– Эй ты, мурло! – вскипела Тошка. – А нузаткни пасть!

– Чего? Это ты мне, шмакодявка?

– Тебе, тебе! Да как ты смеешь, скотина, так счеловеком, а?

– Ты чо? Бóрзая, да?

– Я нормальная, а ты вот гад! И подумай своим куриныммозгом, ты ведь тоже запросто ослепнуть можешь. Твой же дружбан тебе в глаздаст – и готово! Тогда узнаешь, каково это! – вне себя от бешенства оралаТошка.