Он разделил единственную комнату в своей квартире на две части. В одной он – обычный москвич, который ест, пьет, спит, занимается любовью со своей подругой, читает книги и смотрит телевизор, сидит за компьютером. В другой он – творец, художник, единоличный властелин собственного придуманного мира, состоящего из цвета и линий. Это поистине божественные линии, в которых для него соединено и воплощено все самое изысканное, самое прекрасное. Эти линии – вершина мастерства, сияющая и недосягаемая. Создать эти линии смог только один человек за всю историю. И только еще один смог безупречно их повторить.

Он работает, а в голове звучат слова: «Ты думаешь, тебе просто не повезло? Ты думаешь, ты просто споткнулся там, где другие не споткнулись? Все было заранее предопределено, были приняты все меры к тому, чтобы ты споткнулся. Ты думаешь, случайно одного заменили на другого? Нет, это был расчет. Это была чья-то выгода. И этой выгоде тебя принесли в жертву».

Слова начали звучать уже тогда, когда он только выбирал цветовую гамму пастельных пятен. Именно они, слова, и настраивали художника каждый раз, вызывая определенные эмоции и заставляя отдавать предпочтение тем или иным цветам. И акрил он выбирает тоже, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Иногда ему хочется работать с голубым, иногда с красным, иногда с зеленым или желтым. Но сегодня он выбрал черный. Проглядывающие из-под черного фона цвета горя и равнодушия – и проблески надежды.

Без слов вдохновение не приходит, и линии получаются неточными и невыразительными, и не приходит чувство цвета. Каждый раз, когда он работает над своими полотнами, он слышит слова. Всегда разные. И произносят их разные голоса – мужские, женские, детские, старческие. Голоса звучат по-разному, некоторые – в полной тишине, некоторые – на фоне шумов или музыки, одни – приглушенно, другие – гулко. Природа наградила его великолепной слуховой памятью. И теперь именно память стала источником, дающим ему силы дышать в одном из двух миров и как-то доживать в другом.

* * *

До глубокой ночи Роман Дзюба не мог избавиться от неприятного послевкусия, оставленного первым знакомством со следователем Баглаевым. Промотавшись весь день в поисках свидетелей и доказательств, Ульянцев и Дзюба собрались было разбежаться по домам, когда Федору на мобильный позвонил следователь.

– Тьфу ты, – в сердцах бросил Ульянцев, засовывая телефон в карман, – ведь собирался сегодня отгул брать за сутки! Говорил вчера, что только санкцию у судьи получит – и все! Так нет, неймется ему, не может отдыхать, как человек. Поехали!

– Куда? – не понял Роман.

– Куда-куда… К Баглаеву. Отчитываться о наших феерических успехах.

После такой характеристики романтичный и влюбленный в свою профессию Роман Дзюба ожидал встретить следователя, столь же преданного делу и мыслящего так же, как и сам оперативник. Увидев перед собой атлетически сложенного русоволосого мужчину лет сорока, с приятным лицом и располагающей улыбкой, Роман укрепился в своих надеждах. И разочарование его было тем сильнее, чем больше он убеждался, что Тимуру Ахмедовичу, по сути дела, не важно, кто на самом деле убил Михаила Болтенкова. Ему важно было оказаться правым. Во всяком случае, именно так показалось Дзюбе после встречи с Баглаевым, который, как выяснилось, получил санкцию на заключение Ламзина под стражу и потому был чрезвычайно доволен, когда Федор Ульянцев в подробностях рассказывал о свидетелях, готовых дать показания о том, что Ламзин угрожал убить Болтенкова. А когда Роман осторожно высказал сомнения в виновности Ламзина, следователь оборвал его довольно безапелляционно. Это подействовало на Дзюбу как удар хлыста, он мгновенно встал на дыбы.

– Вы провели обыски в четырех местах, плюс машина Ламзина, уже пять. И ничего не нашли! Ни оружия, ни перчаток, ни одежды со следами пороховых частиц. Я не верю, что обыкновенный тренер по фигурному катанию может за короткое время все продумать и устроить так, чтобы полностью избавиться от вещдоков. Не верю я! Он не мог знать, что Болтенков приедет к нему поговорить, значит, не мог заранее все это продумать и организовать.

– Да успокойся ты с этими обысками, – встрял Ульянцев, полностью разделявший позицию следователя. – Много ты знаешь, кто чего может придумать или не может. Да он мог выйти на проспект, поймать машину, отъехать на расстояние трех-четырех минут езды, ночью трасса пустая, можно отъехать очень далеко. Там выскочил на минутку, выбросил все в мусорный контейнер, сел в машину и вернулся точно в ту же точку, где сел в нее. И дальше бежал ножками. Вот соседи видели, как он подбегал к подъезду весь в мыле.

– Ну да, – кивнул Роман. – Но он ведь и не отрицает, что бегал.

Ульянцев демонстративно замолчал и отвернулся, всем своим видом давая понять, что с такими упрямыми балбесами вообще работать невозможно и просто смешно, что на Петровке считают этих зеленых пацанов способными «оказывать методическую помощь». Тот факт, что зеленый пацан был всего года на два-три моложе самого Федора, Ульянцева ничуть не смущал.

– Слушай, Дзюба, – устало проговорил Баглаев, – чего ты хочешь? Мы с тобой видим одни и те же факты. Только для меня они – свидетельство причастности Ламзина к убийству, а для тебя – свидетельство его невиновности. И свое мнение ты можешь засунуть себе в задницу, потому что…

Дзюба дерзко посмотрел ему в глаза.

– Да, знаю, потому что вы главный. Как в американском кино.

Баглаев укоризненно взглянул на него и неодобрительно покачал головой.

– Не знаю, как там в американском кино, а в российском УПК, в статье пятнадцатой, ясно сказано: функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо. На меня возложена функция обвинения и на тебя, парень, тоже. И на Федора. И на всех, кто входит в состав следственно-оперативной группы. И ни один из нас не имеет права принимать на себя функцию защиты, даже если очень захочет, ты понял? Так что не лезь в чужой огород и не натягивай на себя чужой костюм. Уважай закон. А будешь своевольничать – придется тебе напомнить, что следователь – лицо процессуально самостоятельное и независимое. Поэтому как я скажу – так и будет.

Под конец рабочего совещания Тимур Ахмедович велел оперативникам землю рыть в поисках ответа на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах Ламзин приобрел пистолет.

– Ты выяснил, он получал разрешение на оружие? – спросил следователь у Федора.

– Нет, не получал, – мгновенно отозвался тот.

– Значит, легальные пути отметаем сразу, – кивнул Баглаев. – Работаем только нелегальные. Надо искать и опрашивать всех подряд. Может, Ламзин у кого-то интересовался, где можно быстро приобрести левый ствол.

– Знать бы точно, какой именно ствол у него был, – жалобно проныл Федор. – Девять миллиметров – это все, что нам известно. А их, девятимиллиметровых-то, до фигища! Когда баллисты дадут ответ?

Следователь, на радость Дзюбе, посмотрел на Ульянцева как на умственно неполноценного.