– Ну, тип, – объяснил он, догадавшись, что она не все поняла. – Тот самый.

– О, Джордж! – вздохнула леди Констанс, не решаясь произнести суровый, но необходимый приговор. – Иногда мне кажется, что ты такой же кретин, как твой отец.

– Мошенник, – попытался снова лорд Бошем, удивляясь ее непонятливости. – Не отец, а там, в Лондоне. Да я же тебе говорил! Ну, обокрал меня.

Глаза у леди Констанс стали еще больше.

– Ты хочешь сказать…

– Хочу. Очень хочу. На станции я подумал: «Тот самый тип!» А потом передумал. Это ты мне вкручивала, что он важная шишка, психов лечит. Значит, он не шишка…

Леди Констанс схватилась за ручку кресла.

– Все ясно! – воскликнула она. – Бакстер не прав.

– Э?

– Он говорит, они хотят женить Давенпорта на этой девице. Нет! Они охотятся за моими бриллиантами. Джордж, надо что-то сделать!

– А? Что? – спросил Джордж, и леди Констанс снова ощутила, как он похож на ее брата, своего отца.

– Как это «что»? Мы должны…

– Постой, постой. Если они самозванцы, почему не вызвать полицию?

– Потому что Аларих выгонит Бакстера.

– А? Что? Куда? – поинтересовался Бошем.

Пришлось, не жалея ценного времени, все растолковать.

– А! – откликнулся лорд Бошем. – Ну, это ничего. Может, он еще где-нибудь пристроится.

– Его взяли бы куда угодно, – отвечала леди Констанс, – но он очень ценит свое нынешнее место. Словом, полицию вызвать нельзя. Мы должны…

– Вот что, – заметил лорд Бошем, – возьму-ка я свою пушку.

Леди Констанс топнула ногой. Трудно сделать это сидя, но она сделала, и так, что племянник (которого в детстве она бивала головной щеткой) решил не говорить о своем любимом ружье.

– Мы должны, – продолжала она, – нанять сыщика.

Как и брат его, Фредди Трипвуд, уехавший в Штаты, чтобы продавать собачий корм, лорд Бошем любил детективы.

– Вот это разговор! – воскликнул он. – Ты как раз одного видела.

– Я?

– Ты. Он тут жил прошлым летом.

Леди Констанс содрогнулась.

– Пилбем! – вскричала она. – Да пусть меня убьют в постели! Неужели нет других? Ты никого не знаешь?

– Я? Нет. С чего бы мне… Ах ты, знаю! Этот, который у Хореса.

– У Хореса?

Племянник ее смутился, поздно, но все же вспомнив, что Хорес просил его не выдавать.

– Не то чтоб у Хореса, – сказал он. – Так, приятель его нанимал. Что-то он делал…

– И сделал?

– Да, да, да!

– Значит, сыщик опытный?

– Очень, очень!

– Как его фамилия?

– Плум. Клод Плум.

– Ты можешь его найти?

– Посмотрим в книжке.

– Тогда иди и звони. Пусть приезжает немедленно.

– Иду, – отвечал лорд Бошем.

Когда герцог призвал своего племянника Рикки, он сделал именно то, что входило в традиции гордого рода. Отец его дважды срывал колючую проволоку, отделявшую их виллу на юге Франции от поля для гольфа. Дед, обедая в клубе, ткнул носом в пышный омлет одного из членов правления. Герцоги Данстабл всегда отличались пылом, обидчивостью, мстительностью – словом, всем тем, из-за чего мы не советовали бы отказывать им в свинье.

Плечо почти не болело, и наутро герцога мучила лишь непривычная скованность. Что же до духа, все осталось по-прежнему. Глубокой ночью думал страдалец о коварстве лорда Эмсворта, думал и днем. Горечь не уходила, а с нею – и мрачная решимость.

Ко второму завтраку пришла телеграмма от Рикки, тот собирался приехать с вечера, и на следующее утро, в 10.00, герцог велел секретарю отвезти его на станцию, к «Гербу Эмсвортов», где он и встретился с плотным, рыжим, веснушчатым племянником.

Между Рикки и Хоресом не было фамильного сходства. Каждый был похож на своего отца, а у Рикки Гилпина отец славился мощной грудной клеткой циркового силача. Взглянув на сына, вы могли бы удивиться, что он пишет стихи, но поняли бы без труда, как он крушит торговцев на рынке.

Однако брутальная внешность скрывала нежную душу, и в это утро Рикки испытывал всерастворяющее умиление. Дитя могло бы играть с ним[16], а кошка из «Герба» так и делала. Суровый с виду, он был, в сущности, одним из братьев Чирибл[17].

Ничто не воздействует на влюбленного так, как слова любимой девушки, заверяющей, что зулусские воины – лишь игрушки для нее. Рикки поверил своей Полли, он был счастлив; и тут пришла телеграмма.

Значить она могла только одно: надо как-то помочь дяде – а там он будет совсем иначе смотреть на луковый суп. Вот почему в Маркет-Бландинг ехал веселый, бодрый человек, который весело и бодро встретил следующий день, а с ним – и герцога. Тогда он заметил, что у того подвязана рука.

– О Господи! – вскричал он. – Ты сломал руку? Какой ужас! Какой кошмар! Как это случилось?

Герцог громко хрюкнул.

– Вывихнул, – ответил он. – Бросал яйца в секретаря.

Многие ответили бы неверно, многие – но не Рикки. Он знал, кого обвинить.

– Как же он тебя довел? Это кретин какой-то! Надо выгнать?

– Выгоню, когда мы с тобой поговорим. Я только сейчас узнал, кто это. Понимаешь, – объяснил герцог, – тут все время поют про Лох-Ломонд, прямо под окном. Мерзость какая!

– Гадость!

– Разве это можно выдержать?

– Ни в коем случае.

– Я запасся яйцами.

– Очень умно.

– Чтобы швырять.

– Естественно.

– Вчера опять завел: «Приду, пойду…» А сегодня Конни говорит, почему я обижаю Бакстера.

– Какая глупость! Кто эта слабоумная особа?

– Сестра Эмсворта. В Бландинге. Я там гощу. Душевнобольная.

– Да, вероятно. В здравом уме каждый увидит, что ты прав. Знаешь, дядя Аларих, тебя травят! Да-да, это преднамеренные гонения. Не удивляюсь, что ты вызвал меня. Бросить еще яиц? Скажи, я мигом.

Если бы не рука, герцог бы похлопал его по плечу. Он горевал, что так ошибся в племяннике. У того есть недостатки – вот, стихи пишет, – но есть и сердце.

– Яиц бросать не надо, – сказал он. – Я его выгоню. Ты мне нужен для свиньи.