– Все так и было, – шепотом сказала она. – Я нашла ее в мусорном отсеке. Вместе с твоим котом. Это было в сочельник. Похоже, она пыталась покончить с собой…

– Господи Иисусе! – выдавил он из себя, оглядываясь на запертую дверь ванной комнаты.

– Вот тебе и «господи Иисусе»! Ты, наверное, уходи, лучше бы тебя здесь вообще не было, потому что она, кажется, не хочет тебя видеть. – Ася продолжала говорить вполголоса, нимало не задумываясь о том, согласится ли Кинга с ее словами или же они, эти слова, исходят исключительно от самой Аси, которая теперь завидовала Кинге не только из-за кота, но и из-за красивого мужчины.

– Я дважды разочаровал ее. Теперь я сделаю все, чтобы помочь ей, – тихо сказал он, чувствуя к журналистке странную неприязнь, хотя, если верить ее словам, именно она спасла и Кингу, и Каспера.

– А если она не захочет твоей помощи?

– Тогда она сама мне об этом скажет, – довольно резко ответил он.

Рыдания утихли.

Чарек подошел к двери ванной и осторожно постучал.

– Кинга, я вернусь. И буду возвращаться до тех пор, пока ты не согласишься спокойно поговорить со мной. Это все, что мне от тебя нужно. Ладно?

Так и не дождавшись ответа, он холодно попрощался с Асей (ах, эта человеческая неблагодарность!), погладил на прощание кота и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

– Эй, Кинга, дорогая, можешь выходить. Он ушел, – сказала Ася, когда шаги на лестничной клетке стихли.

– Ты тоже уходи. Оставь меня одну, – послышалось из ванной. – Извини, но у меня был тяжелый день и не менее тяжелая ночь. Мне нужно… прийти в себя.

Ася, подобрев немного, понимающе покивала головой, и минуту спустя Кинга осталась одна.

А впрочем, нет, не одна: ведь был еще Каспер, ее бурый друг.

Кинга вышла из ванной и обняла кота, желая, чтобы ее тоже кто-нибудь вот так обнял и заверил, что все будет хорошо. Когда-нибудь. Может быть, через несколько лет… но все как-то утрясется. Она сама простит себя, простят родители… Может быть, у нее еще есть какое-то будущее.

А что касается Чарека…

Любой человек достоин того, чтобы дать ему второй шанс, но достоин ли Чарек третьего?

Кингу я любил сколько себя помню. Должно быть, началось все с той самой пресловутой песочницы: ведь жили мы по соседству и зачастую всей ватагой носились по предместьям Быдгоща и окрестным лугам, а порой забегали и дальше – в леса. Я был в этой ватаге предводителем, Кинга, веселая, улыбчивая девчонка в майке и разодранных штанах, со сбитыми коленками, была одной из нас.

Именно ее я больше всех изводил, именно ее сталкивал в пруд у дома, именно меня из всей ватаги она терпеть не могла. В начальной школе, когда она уже была окружена мальчишками-ровесниками, я делал все, чтобы ее внимание было обращено на меня и только на меня. Я и впрямь был несносен, я доводил Кингу то до слез, то до бешенства; но когда я пострадал в аварии и три недели лежал в больнице, весь в гипсе и бинтах, – только она приходила навещать меня изо дня в день. Кинга умела быть верной.

А вот я не умел.

Мы с ней поступили в один лицей, и сразу всем стало известно: Чарек + Кинга = Большая Любовь. И на переменах, и после уроков мы были неразлучны. Учителя то и дело вызывали то ее родителей, то моих, чтобы довести до их сведения, что их отпрыски зажимаются по углам и этим развращают ровесников; но что же могли поделать родители? У любви свои законы.

Однако поцелуев и объятий мне вскоре стало мало: я был подростком, игра гормонов распаляла меня, и я хотел обладать своей девушкой, как мужчина обладает женщиной. Но Кинга хранила свою девственность до самого аттестата зрелости.

В тот самый день, когда она получила аттестат, мы сделали это на лесной поляне, и… моя любовь к Кинге вдруг прошла. Отымел – добился своего.

Разумеется, мы и после занимались сексом каждый день, вплоть до октября: она – все сильнее влюбляясь в меня, я – все меньше любя ее… А затем мы уехали учиться дальше: Кинга – в Варшаву, я – в Торунь. Перед отъездом я дал ей понять, что мы оба свободны, ничего нас не связывает, кроме воспоминаний о сказочных мгновениях в нашем любовном гнездышке, и она вправе найти себе кого-нибудь… а я, может быть, уже себе кое-кого и нашел.

Почему я был таким дураком, таким подлецом? Понятия не имею.

Мне хотелось все новых и новых девчонок, а Кингу оставлять на десерт. Хотелось, чтобы она была со мной в выходные, когда я приезжал домой, в Быдгощ. Так оно и выходило.

Так продолжалось вплоть до того момента, когда она призналась, что в своей академии познакомилась с парнем и этот парень с каждым днем значит для нее все больше, поэтому… И тут моя любовь к Кинге вдруг вернулась. Я опять желал только ее. Я звонил ей, отправлял пламенные письма на ее электронный ящик, напоминал о нежных встречах на лесной поляне, да и не только там – честно говоря, мы занимались любовью везде, где застигал нас сексуальный голод… Втайне я надеялся, что эти письма прочтет Кшиштоф, порвет с Кингой и она снова станет моей. Читал ли он их? Не знаю.

Знаю я другое: в каждые выходные я вновь и вновь соблазнял Кингу, и у нее не хватало сил противиться мне. Она становилась все грустнее, ее терзал внутренний разлад: она хотела хранить верность Кшиштофу, но дикая жажда влекла ее ко мне. Впрочем, я не обращал внимания на перепады ее настроения: я просто брал свою женщину, как только она появлялась в поле моего зрения.

И вот однажды она дрожащей рукой протянула мне тест на беременность, на котором четко виднелись две темные полоски.

Я притворился идиотом:

– Это еще что?

Кинга лишь смотрела на меня округлившимися от ужаса глазами. Ей было только двадцать, вся жизнь впереди, а тут… беременность. От меня?

Я швырнул этот тест ей в лицо, обозвал гулящей и ушел, оставив ее – потрясенную, не верящую своим ушам. На следующий день меня уже не было в Быдгоще. А через несколько недель, когда Кинга постучала в дверь моего дома, мои родители, дружелюбно улыбаясь, сообщили ей, что Чарек получил стипендию и уехал в Штаты. «Как быстро ему дали визу – это просто чудо, не так ли?»

Просто чудо, что гром с ясного неба до сих пор не разразил меня за все то, что я причинил Кинге.

В последующие несколько лет я не упускал своей Кинги из виду.

Я знал, что она вышла за того засранца – небось, он женился на ней из-за беременности. Узнав, что у нее случился выкидыш, я… облегченно вздохнул.

Знал я и то, что когда-нибудь вернусь к ней и она снова не сможет оттолкнуть меня: нужно было только подождать, пока стихнет ее гнев и обида, подождать, когда на одно из моих электронных писем она ответит в спокойном тоне, как отвечают старому другу детства.