Феликс задумчиво поскреб подбородок.

— Полагаешь, что я всего лишь развлекаюсь?

— Вот именно. Столкнувшись с разочарованием, человек стремится чем-то возместить потерянное, как-то себя вознаградить за отрицательные эмоции. Если рядом оказывается мало-мальски привлекательная женщина, то свое влечение он тут же высокопарно называет любовью или страстью.

— Боже, какой бред! Я прямо-таки вижу перед собой тетю Матильду.

Гвендолин чуть было не выругалась, но в последний момент спохватилась.

— Обдумай то, что я тебе сказала, — терпеливо посоветовала она.

— Гм… пожалуй, это все стоит обдумать.

— Давай. Утро вечера мудренее. Отдохни, приведи в порядок мысли, и ты поймешь, что едва не стал жертвой кратковременного приступа безумия. Что едва сам себя не обманул.

Феликс зевнул и улегся на свою половину.

— Может, ты и права. — Он снова зевнул и натянул портьеру по самые плечи.

Гвендолин взбила подушку и опустила на нее голову. Конечно же, я права, подумала она. Влюбиться за два дня просто невозможно. А если и можно, хоть в это и трудно поверить, — надо бороться! Мне противопоказано влюбляться в мужчин, особенно в таких, как Феликс Миллингтон!

Грозно нахмурившись, она сложила руки на груди, но тело все еще ныло от ласковых прикосновений Феликса. И чем сильнее старалась она стереть эти ласки из памяти, тем живее их воображала… И вот уже невидимые руки снова ласкали, а губы осыпали градом поцелуев. Ее тело жаждало любовной игры, и было готово к ней, но ум… ум, увы, оставался, холоден и непреклонен.

Утром Гвендолин проснулась с тяжелым сердцем и больной головой. Настроение упало еще больше, когда по радио сообщили:

— Снежный покров достиг высоты одного метра. Ветер дует с порывами до восьмидесяти километров в час. На дорогах заносы и гололед, видимость не более двух метров. Температура…

У нее вызвало раздражение то, что Феликс совершенно не к месту был весел, что он принес ей завтрак в постель. Ей не нравилось, как он смотрит на нее, злила его заботливость. А улыбка, большие голубые глаза, красивое гладко выбритое лицо и атлетическая фигура — все вызывало сейчас только недовольство… Быть может, потому, что ночь она провела в мечтах об этом человеке?..

Феликс дождался, когда Гвендолин допьет второй стаканчик кофе, и только тогда заговорил:

— Доброе утро, миледи. Рад сообщить, что и новогодний вечер мы, судя по всему, проведем в гостях у банка.

— Новогодний вечер? Так сегодня Новый год? Нечего себе, подарочек! — Ее пальцы с хрустом скомкали пластиковый стаканчик. — Спасибо за радостную весть!

Гвендолин швырнула то, что осталось от стаканчика, в мусорный контейнер и раздраженно фыркнула, когда пластиковый комок не попал в цель.

— А у тебя были другие планы? — с невинным видом поинтересовался Феликс. — О, какие глаза! Не иначе, мы встали не с той ноги. Но ведь я ночью сделал все от меня зависящее, чтобы тебе было хорошо.

— Опять двадцать пять! Только не надо убеждать меня, что заниматься любовью и любить — это одно и то же.

— Еще одна глубокомысленная сентенция тети Матильды.

Гвендолин, не найдя ответа, погрозила Феликсу кулаком и гордо прошествовала в дамскую комнату…

— Можешь объяснить, почему ты расточаешь свой благородный гнев на этого человека? — спросила Гвендолин у своего отражения в зеркале, осторожно снимая с головы повязку. — Неужели он заслужил твою злость, если не сказать — ненависть?

Не дождавшись ответа, молодая женщина углубилась в изучение содержимого кейса, взятого Феликсом Миллингтоном в дорогу. И вдруг обнаружила, что после того, как она воспользовалась его гигиеническими салфетками, от нее стало пахнуть Феликсом, словно его невидимые руки обхватили ее и не отпускают.

Несмотря ни на какую парфюмерию, Феликс Миллингтон пах, как Феликс Миллингтон, и никто другой. Именно этот ни с чем не сравнимый аромат околдовал ее и заставил забыть обо всех правилах приличия.

Гвендолин быстро сунула голову под струю холодной воды, старательно прогоняя посторонние мысли, потом высушила волосы под феном. Посвежевшая и приободренная, молодая женщина напудрилась и подвела помадой губы, после чего почувствовала себя готовой к самой долгой и жестокой битве.

Когда она вернулась, Феликс, что-то насвистывавший, восторженно воскликнул:

— Грандиозно! В условиях полного отсутствия каких-либо удобств ты умудряешься выглядеть на все сто!

— Спасибо, — небрежно сказала Гвендолин. — Ты тоже неплохо смотришься. Полагаю, чуда не произошло, и погода не изменилась?

— Судя по десятичасовым новостям, нет. Выгляни в окно, и увидишь снежный ад.

— Человек пытается доказать свое превосходство над природой, а она этого ох как не любит!

Гвендолин опустила в автомат монету, нажала на кнопку с надписью «Яблоко». Зажегся красный огонек. Она нажала на другую кнопку и услышала глухой стук — сработал возврат монет.

— Эту машину мы уже выпотрошили, — пояснил Феликс, поворачиваясь вместе со стулом. — Я удивляюсь, что он еще так долго проработал. С сентября, когда эти автоматы поставили, фрукты и йогурты пользовались особой популярностью. Надеюсь, что раздатчик бутербродов и выпечки еще функционирует.

— Ну что ж, неплохая мысль. Ничего не имею против бутербродов.

— А против финансистов?

Гвендолин улыбнулась, но промолчала.

— Может быть, снова откроем казино? — спросил Феликс, поигрывая колодой. — Карты уже перемешаны.

— Перемешаны или перемечены? — колко спросила Гвендолин, усаживаясь в кресло.

Феликс издал протяжный театральный вздох.

— Спасибо тебе, Господи, за то, что вернул ей ее нормальное состояние!

Все оставшееся до полудня время он убил на то, чтобы поддерживать Гвендолин в хорошем расположении духа и, разумеется, проигрался в пух и прах.

— Слушай, а ты, между нами, не жульничаешь?

— Фи!

— И на сколько я пролетел на сей раз?

Гвендолин почесала в затылке, подсчитывая.

— Ты должен мне тысячу восемьсот тридцать пять долларов и сорок центов.

— Для тебя мне не жаль последнюю рубашку.

— Это ты уже говорил прошлой ночью.

— Я много думал об этой ночи.

— Такое впечатление, что о чем-либо другом тебе просто не думается.

Феликс перестал тасовать карты и посмотрел на часы.

— Мы вместе сорок семь часов. Обычное, среднестатистическое свидание занимает около четырех часов. В неделю таких свиданий бывает в среднем не больше трех… Так что это наше двенадцатое свидание и четвертая неделя совместного проживания.