* * *

Галина включила компьютер.

Весь экран заполнило издевательское фото: она и Родик, оба загорелые, улыбчивые, в белых льняных рубашках.

Испания. Два года назад.

«Что, урод, думаешь, я слезы буду лить?! На, получи!»

Выбрав в меню необходимую опцию, она в считаные секунды удалила заставку.

Затем достала из ящика стола большое круглое зеркало.

Вот черт: сразу же глянула в него с неправильной, с увеличительным эффектом стороны.

Лучше было не смотреть…

В детстве бабуля частенько дразнила ее росомахой.

Родя как-то мимоходом назвал ее «эко-женщиной».

Галина тогда пропустила мимо ушей, а сейчас, с болью и с омерзением, вспомнила.

Да, она только подкрашивает корни волос, и то не каждый месяц.

Да, она уже несколько лет не стрижется, и волосы у нее, пусть тонкие и рыжеватые от природы, уже почти до попы.

Кожа молочно-белая, вроде чистая, но не слишком. Много мелких морщинок вокруг глаз, две носогубные борозды, и второй подбородок уже отчетливо наметился…

Она всегда была принципиальной противницей «уколов красоты».

Но стоило ли, а?

Макияж? Почти никакого. Реснички по утрам – наспех, в один слой, и бледно-розовый блеск на губах.

Ну что она за женщина-то, в самом деле!

В рестораны, на вечеринки – это святое: накрасится, разоденется, а вот в обычной жизни…

Теперь фигура.

Килограммов пять она уже давно хотела сбросить, но все как-то не получалось, и, похоже, с тех пор набежала еще пара кило.

Но как бы то ни было, у мужиков она по-прежнему пользуется спросом, взять того же Разуваева – аж слюной весь вечер брызгал!

Аккуратно и быстро, с каким-то новым остервенением, Галина успела закончить работу до шести.

И оставшееся до семи время приводила себя в порядок.

И все же, когда, словно чего-то опасаясь, она едва слышно ступала по коридору (у них и был-то впереди всего час: после восьми клуб работал для посетителей), ее сердце колотилось так, как не колотилось никогда, даже в школьные годы, с Разуваевым.

Через пятнадцать минут, заливисто хохоча в умелых руках кубинца, Галина напрочь забыла про все свои комплексы.

«Ну что, логика в его рассказе определенно присутствует… Сказал, что узнал про меня у сотрудников полиции, пока я в отеле с полковником была. Одна девчонка, из молодых (понаберут же без разбора!), разболталась, мол, Самоварова это, Варвара Сергеевна, внештатный консультант самого Никитина. Интересно ему стало, а дома погуглить решил, и вот – нашел…»

Чтобы не расстраивать Аньку, сытая Варвара Сергеевна была вынуждена снова сесть за стол.

– Мам, раз уж выходила, могла бы и сметаны купить… Вот и ешь теперь салат с маслом! Хотя с маслом полезнее.

– Кому?

– Ну мне, конечно! Ты и слона съешь, на тебе это не отразится. В кого же я такая жирная?

– Ты не жирная, ты фигуристая.

– Но сметаны могла бы купить, я же не могу все помнить.

– Угу…

– Да что «угу»-то! Я после города этого треклятого ноги еле домой волочу! Толпами валят: «Ах, белые ночи!» Да какие они белые?! Когда не хер делать и некуда деньги девать, чем угодно развлечь себя готовы!

Ясно: одни семейные да унылые сегодня с ней хороводились.

В дни, когда Аньке удавалось во время экскурсии пофлиртовать, она возвращалась домой в гораздо лучшем настроении.

«Но ведь ничего про то, что со мной произошло, в тех статьях не было и быть не могло!» Самоварова вздохнула и кивком согласилась с Анькой.

Интуиция ей подсказывала, что Валерий Павлович что-то такое учуял…

Еще бы!

Во-первых, он специалист.

Во-вторых, вела-то она себя, надо признаться, возмутительно.

Несчастная неврозная дура, ни слова в простоте…

– Ань, у тебя «Новопассита» не осталось? Ты же вроде пила одно время.

– Это что, Лариса Евгеньевна назначила? – удивилась дочь.

– Не совсем. Я к психиатру районному забегала, когда у зубного была. Он считает, что уже можно обходиться только этим… сиропом.

– Нет уж! Давай-ка, знаешь, сначала с ней посоветуемся, – занервничала Анька. – В конце концов мы за тебя ответственность несем, а тут, блин, умник какой-то встревает!

Умник…

И этот умник, несмотря ни на что, еще и дал по газам.

Вцепившись в протянутый им зонт, она позволила ему поцеловать себя в щеку.

И что же она сделала?!

Отскочила от него, как напуганная кошка, и помчалась к лифту, словно за ней гналась стая собак.

«Когда зонт вернешь?» – крикнул Валерий Павлович, пока она терзала кнопку вызова.

«Завтра, в то же время. Если за эклерами с утра сгоняешь!» – и юркнула в лифт.

«Заметано!»

– Мам, у тебя вид сейчас какой-то очень глупый. И выражение лица идиотское. Не нравятся готовые биточки – можешь себя не насиловать! А вообще, ты сама, коль дома сидишь, хоть что-нибудь когда-нибудь взяла бы и сварганила! Уже лет тридцать, как тебе научиться пора!

– Вот и училась бы вместо того, чтобы за каждым моим шагом следить! Мужа найдешь – ты чем, готовыми биточками кормить его будешь? А может, тоже – таблетками? – не удержалась Самоварова.

– Так, закрыла тему, сейчас же! – вспыхнула Анька.

Варвара Сергеевна заставила себя промолчать.

Она встала и принялась готовить напиток, который они в их маленькой семье называли «Здоровье».

Пол-лимона, несколько веточек мяты, большая столовая ложка меда, сушеная мелисса – десять минут, и можно будет осторожно потягивать душистый, расслабляющий взвар.

«Так ведь и нет никого, похоже, у Аньки… Ладно для души, даже для тела – никого…»

Но начав думать про это, Самоварова снова себя осекла: разговоры с дочерью про ее личную жизнь заканчивались слезливо и гадко для обеих, и каждый раз она еще долго потом чувствовала себя виноватой.

Что-то когда-то не объяснила, не привила, не донесла.

Вот только что?

Анькиного отца она выгнала.

Пока Самоварова, молодой и востребованный специалист, горела на службе в милиции, принося в дом зарплаты и премии, этот младший научный сотрудник, протиравший в своем НИИ штаны, самозабвенно пил, менял любовниц и со временем перестал даже мало-мальски заботиться о приличиях.