Голос. Низкий. Сердитый.

Тень легла на пол возле Люка. Ладонь коснулась лба. Люк съежился, но бежать было некуда, да и сил не было.

Ладонь оказалась прохладной, прикосновение спокойным и ласковым. Люк прижался головой к этой ладони и разрыдался.

– Я доктор Джексон, постарайся встать, – произнес голос. – Не бойся, что будет больно. Возможно, боли и не будет. Пойдем со мной.

Невероятно, но Люк поднялся. Опираясь на руку человека в белом халате, передвигая ноги, как столетний старик, пошел по коридору. Доктор привел его в маленький кабинет и уложил на кушетку.

– Я хочу тебя осмотреть. Ты позволишь? Я осторожно.

Люк кивнул, доктор начал расстегивать пуговицы на его робе. Чтобы не думать о том, что сейчас будет очень больно, Люк начал рассматривать доктора.

Короткая стрижка, аккуратная бородка. Лицо загорелое, белая кожа проглядывала лишь в гусиных лапках в уголках глаз. На нагрудном кармане белой медицинской куртки голубым вышито: «Джексон Дж-3646». Слишком молодой для доктора. Вероятно, отправился на отработку сразу после университета. Аби говорила, что так поступают многие амбициозные выпускники. Это шанс опуститься в самую гущу жизни, набраться опыта, и никто строго не спросит с тебя за допущенные ошибки.

Но этот парень знал, что делает. Он аккуратно поднял майку Люка, так же аккуратно поднял волосы на затылке, чтобы осмотреть место удара. С каждым прикосновением пальцев Люк ожидал взрыва острой, непереносимой боли, но ощущал лишь тупую и вполне терпимую.

– Готов предположить, – сказал доктор, опуская майку Люка, – производственная травма. Вы споткнулись и упали. Упали на какой-то предмет, похожий на дубинку охранника?

Люк удивленно посмотрел на доктора. Это ловушка? Осторожно, Люк.

Может быть, этот Джексон – кореш Кеслера. Может быть, он латает всех, кого охранник «немного поучил», чтобы они держали язык за зубами.

– Да, производственная травма, – ответил Люк.

Джексон нахмурился:

– Ну да, конечно. И вот что я вам скажу: все не так плохо, хотя и очень больно. Думаю, от падения и удара головой сильно обострилась чувствительность. Сильный анальгетик поможет. Подождите секунду.

Джексон подошел к шкафчику с зеркальными дверцами.

Доктор был прав. Люк сразу почувствовал себя значительно лучше по сравнению с тем состоянием, в каком пребывал, сидя на стуле в приемной. Он думал, что Кеслер раскрошил ему несколько ребер, но когда осмелился взглянуть на свой живот, то увидел лишь живописный синяк. В этом был свой, хотя и извращенный смысл. Кеслер не мог походя избивать людей до полусмерти. Рабы, должно быть, считались движимым имуществом государства, и охранник с садистскими наклонностями не имел права портить это имущество. Кеслер, вероятно, хорошо знал, что делает: бил больно, но без серьезных повреждений.

Джексон вернулся с баночкой какой-то жирной мази. Пока он мазал ею живот Люка, боль прошла совсем. Люк чуть не расплакаться от радости и начал было благодарить доктора.

– Все в порядке, – сказал тот, выпрямляясь и глядя Люку прямо в глаза. – Это такая малость, которую я смог сделать для друга моего друга.

И сердце – слава богу! – в целой груди Люка учащенно забилось.

О чем это доктор? В Милмуре у Люка нет друзей – только напарник, из которого и клещами слово не вытащишь, школьный знакомый и девчонка, подкидывавшая всякие задания.

Доктор.

Тот самый доктор. Кто все про всех знает. Кто руководит деятельностью Рени.

– Друга? Это одна из ваших юных пациенток? Девочка?

Джексон рассмеялся тихо и утвердительно:

– Рени никогда не была моей пациенткой. У этой девчонки больше жизней, чем у кошки. Сбрось ее с крыши, и она приземлится на все четыре лапы. То, что я сделал для тебя сегодня, – лишь малая благодарность за то, что ты сделал для нас, Люк Хэдли.

От такой высокой оценки своей персоны Люк покраснел:

– Да ничего такого особенного я не сделал. Это под силу любому.

– Боюсь, что нет, – возразил Джексон. – Не все понимают, где они действительно находятся. И очень немногие – что безвозмездная отработка не является неизбежной составляющей человеческой жизни. Со стороны Равных это жестокое нарушение свободы и попирание достоинства человека.

Люк уставился на доктора. Он не был уверен, что думает так же. Конечно, негодовал по поводу этой чертовой отработки и все десять лет будет негодовать. Злился и завидовал Равным, ненавидел Милмур, жестокость и унижение, с которыми сталкивался здесь каждый день. Но у них в семье неизбежность отработки никогда не подвергалась сомнению.

– Простите, мне не стоит загружать вас, – сказал Джексон, почувствовав смущение Люка. – У вас и так сегодня день не задался. Возвращайтесь в общежитие и отдохните. Таких, как я и Рени, здесь несколько человек, мы периодически встречаемся в Клубе социальных игр. Если захотите к нам присоединиться, будем рады. Рени сообщит, где и когда мы в очередной раз собираемся.

С этими словами доктор открыл дверь в коридор и крикнул, вызывая следующего пациента.

Проснувшись на следующее утро, Люк, к своему удивлению, совершенно не ощутил боли – остался лишь синяк на том месте, где Кеслер приложился дубинкой. Это порадовало, потому что у Люка было задание, которое следовало выполнить. Дождавшись перерыва, он поспешил в столовую. Кеслер, скорее всего, думает, что Люк не вернется в кладовую так быстро – если вообще осмелится.

Рассовав по карманам робы столько пакетов, сколько можно было вынести незаметно, вечером Люк отправился на место встречи, условленное с Рени накануне. Там он планировал их спрятать. Но Рени его ждала.

– Знала, что ты сегодня придешь, – сказала она, щелкнув жвачкой, которую наверняка не одобряли в Милмуре. – Док сказал, если появишься, передать тебе, что встреча в клубе состоится в это воскресенье. Жди меня в одиннадцать утра у ворот номер девять южной автомастерской.

И, распределив ворованную еду под толстовкой, Рени растворилась в темноте.

– Подожди! – свистящим шепотом окликнул ее Люк. – Этот клуб, о котором говорил Джексон… Что значит «социальные игры»? Чем вы на самом деле занимаетесь?

Из темноты в поток тусклого света от уличного фонаря вплыло лицо Рени, словно оно существовало отдельно – без тела.

– Играем в шахматы, в слова, – качнувшись, ответила голова, – было еще клюдо[9]. Там в поместье одного сноба укокошили, и это, скорее всего, сделал кто-то из слуг. Но клюдо у нас забрали – сказали, оказывает пагубное влияние.

В ответ на разочарование на лице Люка Рени откинула голову и гортанно рассмеялась:

– Шутка. Придешь – узнаешь. И помни, играть тебя никто принуждать не будет. Мы выбрали тебя, но игру ты должен выбрать сам.