Спать спокойно, не сидеть на совещании с эрекцией, не выгонять из дома мужиков в колготках? Скучно, пресно, безжизненно. В любой момент ждать взрыва спящего вулкана — вот в чем фишка! Как попробовал эту задорную Мандаринку, увидел мир, расписанный ее авангардными красками, почувствовал разные вкусы на языке — острый, горький, сладкий, кислый, — осознал, что безумие мне по вкусу.

С блестящим взглядом и безумной улыбкой смотрю на свои зеленые волосы в зеркало, ну, точно, Джокер. Не удивлюсь, если все кончится массовыми беспорядками и чьим-то социальным убийством. Она еще не знает, какой муравейник затронула. От наших страстных игрищ будут стены трещать, и мигать лампочки на нашем родном двадцатом этаже. А люди прятаться за столами, чтобы не попасть под раздачу.

В приливе эмоционального возбуждения пишу сообщение:

"Ай-яй-яй, плохая, Мандаринка! Накажу."

Пусть прячется, терзается сомнениями, подозрениями и страхом перед неотвратимостью возмездия. На это у нее впереди все выходные. А я не буду спешить.

Инна.

Серьезно думаю сказаться больной, запереться в квартире, подоткнув одеялком щели под дверью, и никогда, никогда, никогда больше не показывать носа на улицу. Всю субботу и воскресенье вздрагивала от звуков шагов на лестничной клетке, любой вибрации телефона и все ждала, что в дверь позвонят и выведут под белы рученьки… Реальность своих действий и их последствий осознала только, когда получила те несколько зловещих слов в прекрасную пьяную пятничную ночь. Тогда же в последний раз спала.

Инна, дура ты последняя, почему твои мозги включаются в последнюю очередь?! Каким полушарием ты думала, когда ползала под столом, прячась от Хромова, выкрадывала его ключи и подливала тоник в шампунь? Знаю я каким, левым, что ниже поясницы! Так уже бывало и раньше. Вот, например, в школе, помню, Пашка Сидоренков, главный разгильдяй класса, мне жвачку к юбке прицепил. Я об этом узнала, только когда к доске вышла и смех одноклассников вместе с учительским услышала. Дальше, помню, красная пелена, суперклей и огромный учебник по биологии за шестой класс, которым я неистово колочу Сидоренкова, а он пытается оторвать свою пятую точку от стула. Как на меня смотрела мама, умоляя родителей Пашки не раздувать скандал, — это отдельная история. А, главное, мне потом было очень стыдно и совестно, он же просто прикалывался, а я ему фингал залепила.

А потом еще случай с одногруппницей, которой я клок волос вырезала на паре, за слухи, что обо мне распускала. За мной тогда как раз Андрей стал ухаживать, а она… короче, так и не узнала, где лишилась части шикарной каштановой шевелюры. А я, как успокоилась, даже смотреть в ее сторону боялась — по моему виноватому взгляду все можно было понять!

И вот, теперь это. Тут я саму себя переплюнула в неадекватности. Вселенная, ну что ж ты мне мозгов не отсыпала-то, а? Попросить что ли Гудвина о помощи…Хотя он с такими не связывается. Ага, адекватности с горошинку, зато эмоций — под завязку тележку набила, хоть раздавай. Дура, дура, дура.

Вот понедельник и встретил меня недружелюбно. В тайне я мечтала, о том, что проснусь и все само как-то решится. Ну, там волшебство, амнезия, фортуна… Но нет, Инна, доставай себя из постели, нужно встретиться со своим страхом лицом к лицу.

Волков бояться — в лес не ходить, пирожки бабушке не носить! Так что оделась посимпатичнее, вдруг поможет смягчить ярость Хромова, и вперёд. Вообще, если честно, ни за что бы сегодня не пошла на работу, это же равносильно добровольному шествию на плаху, но именно сегодня объявят результаты отбора на место главного маркетолога, и только эта мысль не даёт мне сложить лапки и укрыться с головой одеялом, игнорируя внешний мир.

Белая блузка уже давно не сходится на груди, но оно так даже эффектнее. А единственная деловая юбка видала времена и получше, но зато хорошо тянется и прилично утягивает все, что мне не хотелось бы выпячивать. Новые сапожки идеально подходят под образ, и я даже удивляюсь, насколько неплохо выгляжу. Собираю волосы в высокий хвост, чтобы завершить деловой образ — вдруг, все таки, должность моя — и улыбаюсь своему отражению. Я смогу. Я выдержу любое испытание. Я не боюсь Хромова.

Но думаю я так ровно до того момента, как вижу нашу башню при выходе из метро. Меня колотит мелкая дрожь, холодный пот выступает на спине, а почти все тело сковывает онемение. Ноги плетутся в отчаянной попытке отложить казнь. Я почти уверена, что прямо при входе меня встретит Илья Геннадьевич с яростью в глазах и неприличными выражениями. А может, он уже сообщил куда надо и меня там ожидает вовсе не он…

Черт! Как же он узнал, что это была я?

Вжимаю голову в плечи и, передвигаясь как ниндзя, за спинами таких же опаздывающих работяг, как и я, пробираюсь к лифтам. Не обнаружив по пути крашеного блондина с зелёным отливом, тяжело выдыхаю, расстегиваю пуховик и нервно обмахиваюсь сумкой, чтобы снизить градус своего напряжения. Даже не знаю, что хуже: если прямо сейчас откроются двери, и я увижу его лицо или уродские желтые пятна подмышками от этой мучительно-отложенной казни.

Вылетев из лифта, несусь к кабинету, молясь про себя, чтобы Илья Геннадьевич не надумал встречать меня там и распекать у всех на виду. Такого унижения я не выдержу, уж лучше тихо, спокойно, за дверью его кабинета меня застрелят.

В отделе стоит напряженная тишина, разбавленная лишь мерным постукиванием пальцев по клавиатуре, но никакого главы финансового отдела нет и в помине. Облегченно выдыхаю, устраиваясь на рабочем месте, когда слышу перешептывания за спиной. Что не так в этот раз? Юбка узковата? Задница большевата? Или опоздала на целых три минуты?

Стараюсь не обращать на них внимание, лезу в верхний ящик за блокнотом, со списком дел на сегодня. Но представшее перед моими глазами — чистое безумие. Все полка завалена мандаринами. Сверху до низу. Тут килограмма четыре, не меньше. Открываю следующий — тоже самое. Самый нижний — также весь в сочных плодах, а поверх них всего четыре слова:

"Осталось четыре дня, Мандаринка"

Зловещие синие буквы на светло-зеленом, как волосы Хромова, стикере. Тревожное ощущение снова берет меня за горло, лишая воздуха и возможности двигаться. А липкий пот страха намертво приклеивает рубашку к коже. Что это значит? Почему четыре дня? Что за мандариновая вакханалия?

Где-то среди этих солнечных фруктов притаилась змея, она сейчас цапнет меня, и к концу недели я отдам коньки? Или, может, к пятнице за мной придут из органов и повяжут сразу по нескольким статьям, а эти дни он оставил мне просто так, надышаться перед заточением? Мамочки, я не хочу в тюрьму, я слишком молода, красива и болтлива. Меня ждёт ужасная участь.

А может, он даёт мне время для извинений и исправления ситуации? Типа, у тебя четыре дня, рыжая, чтобы хорошенько передо мной расстелиться? И не сказать, чтобы я этого не хотела, чувство страха за свою шкурку и поунижаться заставит, но, боюсь, его простыми "прости" не взять. Предложит что-нибудь постыдное или унизительное. Или вообще…Ох, мамочки, кровь прилила к щекам, окрасив их в ярко-алый, от представленных неприличных сцен, разворачивающихся в его кабинете.