для арены, и ведь что за человек: упаковал все кое-как, и на обратном пути четыре костюма так подмочило морской водой, что и надеть нельзя.

– О Господи! – сказал я ему. – Ты едешь в Испанию. Торчишь там весь сезон, а выступаешь всего два раза. Все деньги, что взял с собой, тратишь на костюмы, и не потрудишься даже уберечь их от морской воды, и никогда эти костюмы не наденешь. Вот как у тебя прошел сезон, а теперь ты мне заявляешь, что сам со своими делами управишься. Тогда отдай деньги, и я с тобой распрощаюсь.

– Нет, ты мне понадобишься, – сказал он. – И я все тебе отдам. Но сейчас мне деньги самому нужны.

– Уж так нужны, что и за материнскую могилу не мог заплатить, чтобы твоей матери было где покоиться. Значит, нужны, говоришь? – сказал я.

– Я очень рад, что с матерью так все получилось, – сказал он. – Тебе этого не понять.

– И слава богу, – сказал я. – Расплатись, или я сам из кассы возьму.

– Теперь касса будет у меня, – сказал он.

– Нет, не будет, – сказал я.

В тот же самый день он явился ко мне с каким-то подонком – молодчиком из его родного города, без гроша в кармане, и сказал: «Вот этому пейсано нужны деньги на проезд домой, потому что у него мать тяжело заболела».

Понимаете? Какой-то подонок, он его раньше и в глаза не видел, но земляк! Надо же перед ним покрасоваться – как же, знаменитый матадор, староватый, не поскупится ради земляка!

– Дай ему пятьдесят песо из кассы, – велел он мне.

– Ты же только что говорил, будто тебе нечем со мной расплатиться, – сказал я. – А теперь хочешь дать пятьдесят песо этому подонку?

– Мы с ним земляки, – сказал он, – и у него тяжелое положение.

– Сука ты, – сказал я и бросил ему ключ от кассы. – Сам давай. Я еду в город.

– А ты не кипятись, – сказал он. – Я с тобой расплачусь.

Я собрался в город и вывел машину. Машина была его собственная, но он знал, что я вожу лучше. У меня все получалось лучше, чем у него. Он знал это. Он даже читать-писать не умел. Мне надо было кое с кем повидаться в городе и выяснить, можно ли его заставить вернуть долг. Он вышел и сказал:

– Я тоже поеду. И я тебе все верну. Мы же друзья. Зачем нам ссориться.

Мы поехали в город, и машину вел я. Только въехали, он сует мне двадцать песо. Вот, говорит, возьми.

– Ах ты сука безродная! – сказал я и посоветовал, куда ему девать эти деньги. – Какому-то подонку даешь пятьдесят песо, а мне двадцать, когда твоего долгу шестьсот с лишним. Я и цента из твоих рук не приму. Сунь их знаешь куда?

Я вышел из машины, а у самого пусто в кармане, и где ночевать, неизвестно. Потом попозже в тот же день поехал с одним приятелем и забрал из дома все свои вещи. С тех пор и вот до нынешнего года я с ним и слова не сказал. А тут как-то вечером встретил его с двумя дружками по дороге в кино «Каллао» на Гран-Виа в Мадриде. Он ко мне с ручкой.

– А, Роджер! Здравствуй, дорогой! Ну, как поживаешь? Я слыхал, ты про меня нехорошее говоришь. Всякую небылицу.

– Если я говорю, так только одно – что у тебя матери сроду не было. – Это самое худшее оскорбление для мужчины, какое только есть по-испански.

– Что правда, то правда, – сказал он. – Я был такой маленький, когда моя бедная мамочка умерла, что у меня ее будто и не было. И это очень грустно.

Вот вам, какие они, эти красавчики. Их не проймешь. Ну, ничем не проймешь. Деньги они тратят только на себя или на всякую показуху, а долгов не платят. Попробуйте, получите с такого. Я ему все выложил, что я о нем думаю, прямо там, на Гран-Виа, в присутствии трех его дружков, но теперь при встречах он со мной разговаривает, будто мы с ним закадычные друзья.

Какая же у них кровь в жилах, у таких вот красавчиков?

Сегодня пятница[43]

Трое римских солдат в винном погребке в одиннадцать часов вечера. Вдоль стен бочки с вином. За деревянной стойкой Кабатчик-иудей. Римские солдаты все трое слегка на взводе.

ПЕРВЫЙ РИМСКИЙ СОЛДАТ. Красное пил?

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Не-е, красного не пил.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. А ты попробуй.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Давай, камрад, наливай нам красного.

КАБАТЧИК-ИУДЕЙ. Прошу, джентльмены. Останетесь довольны. (Ставит на стойку глиняный кувшин, наполнив его из ближней бочки.) Вино хорошее.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Выпей и ты с нами. (Оглядывается на третьего римского солдата, который сидит на бочонке.) Ты что скис?

ТРЕТИЙ РИМСКИЙ СОЛДАТ. В животе крутит.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Значит, воду пил.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Хвати красного.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Не могу я пить эту паскудную бурду. У меня от нее рези в животе.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Слишком долго ты здесь проторчал.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Сам знаю, что долго.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Эй, камрад, дай этому джентльмену чего-нибудь от живота. У тебя, наверно, найдется?

КАБАТЧИК-ИУДЕЙ. Как же! Вот, пожалуйста.

Третий римский солдат прикладывается к кружке, в которой Кабатчик подал ему какой-то смеси.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Эй! Чего ты сюда намешал – верблюжьего дерьма?

КАБАТЧИК. Пейте, господин офицер, пейте. Сразу полегчает.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Да уж гаже, чем сейчас, вряд ли будет.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Рискни, чего там. Камрад недавно меня так вылечил – все как рукой сняло.

КАБАТЧИК. Да, вас тогда здорово прихватило, господин офицер. Я знаю, что помогает от живота.

Третий римский солдат залпом выпивает кружку.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Ой, Иисусе! (Корчит гримасу.)

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Шуму-то подняли! А тревога ложная.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Как сказать! Держался он молодцом.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. А с креста небось не сошел.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Он и не собирался сходить. Не к тому гнул.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Ты покажи мне такого, который не захочет сойти с креста.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Ты-то что в этом понимаешь? Вот спроси камрада. Хотел он сойти с креста, камрад, или не хотел?

КАБАТЧИК. Да ведь я, джентльмены, там не был. Я такими делами не интересуюсь.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Слушай, я их столько перевидал – и здесь, и в других местах. Покажи мне такого, чтобы не захотел долой с креста, когда подожмет, – понятно? Когда подожмет. Покажи, и я сам туда к нему влезу.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Нет, он ничего держался, молодцом.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Да, не подкачал.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Вы, братцы, не понимаете, о чем речь. Я ничего не говорю, хорошо он держался или плохо. Я говорю, когда подожмет, вот в чем суть. Как начнут забивать гвозди – не найдется такого, чтобы не положил бы этому конец, если бы смог.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Тебя, камрад, это не касается?

КАБАТЧИК. Нет, господин офицер, мне это не интересно.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Я просто диву дался, на него глядя.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Чего не люблю, так это приколачивать. Им, наверно, ой как плохо.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. Приколачивают – это еще полбеды, а вот когда только поднимут. (Показывает, вскидывая обе ладони кверху.) Когда они обвисают от собственной