Макс. Дело-то для тебя везде найдется. Но ты еще здесь не закончил.

Филип. Знаю. Все-таки не тяни с этим, ладно? Я уже на взводе.

Макс. А что насчет девушки в той комнате?

Филип. Ну, я с ней порву.

Макс. Я этого не требую.

Филип. Не сейчас, так потом потребуешь. Хватит со мной нянчиться. Впереди еще пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписался на весь срок. Не помню точно когда, но подписался.

Макс. Как и все мы. Дело не в том, кто на что подписался. Оставь эти горькие нотки.

Филип. Это не горечь. Просто надоело себя обманывать. Не хочу зависеть от чего-то, что не должно на меня влиять. А это уже было близко к зависимости. Но ничего, я знаю, как вылечиться.

Макс. Как?

Филип. Увидишь.

Макс. Филип, ты не забывай, я человек добрый.

Филип. А как же. Я тоже. Видел бы ты меня за работой.

Во время их разговора зрители видят, как дверь сто девятого номера открывается. Входит Дороти Бриджес. Включив свет, она снимает пальто, набрасывает на плечи накидку из чернобурок и крутится в ней перед зеркалом. Этим вечером Дороти ослепительно хороша. Она подходит к патефону, ставит мазурку Шопена и усаживается почитать под лампой.

Филип. Вот и она. Пришла, что называется, домой. Что ж…

Макс. Филип, camarada, это необязательно. Честное слово, я не заметил, чтобы она хоть как-то мешала твоей работе.

Филип. Черт, но я-то заметил. И ты не сегодня-завтра заметишь.

Макс. Ладно, как я уже говорил, решать тебе самому. Только ты с ней помягче, пожалуйста. Для нас, которым принесли столько зла, доброта – это все.

Филип. Да я сама мягкость, ты разве не знаешь? Я – добрый до жути!

Макс. Нет, не знаю. Хотелось бы верить.

Филип. Подожди меня здесь, хорошо? (Выходит в коридор, стучится в дверь сто девятого номера, открывает ее и входит.)

Дороти. Здравствуй, любимый.

Филип. Здравствуй. Как ты?

Дороти. Теперь, когда вижу тебя – у меня все великолепно, я счастлива. А где ты был? Так и не зашел ко мне прошлой ночью. Как же я рада, что ты здесь!

Филип. У тебя есть виски?

Дороти. Да, дорогой. (Наливает ему виски с водой.)

В соседней комнате Макс сидит на стуле, уставившись на электрокамин.

Дороти. Где ты был, Филип?

Филип. То там, то сям. Надо было кое-что разузнать.

Дороти. И как, хорошие новости?

Филип. Знаешь… Некоторые – да, другие похуже. В общем, половина на половину.

Дороти. А сегодня тебе никуда не нужно идти?

Филип. Понятия не имею.

Дороти. Филип, милый, ну что с тобой?

Филип. Ничего особенного.

Дороти. Филип, давай уедем отсюда. Меня тут больше ничто не держит. Три статьи я отослала. Отправимся куда-нибудь в Сен-Тропе: сезон дождей еще не начался, там теперь очень мило, почти безлюдно. А после можем поехать кататься на лыжах.

Филип (с горечью). Да, а потом – улететь в Египет, и упиваться любовью во всех гостиницах, и тысячу раз позавтракать в постели с подноса волшебным солнечным утром в течение целых трех лет; ну, или девяносто раз за три месяца или меньше – смотря как быстро один из нас надоест другому. Мы бы только и делали, что развлекались. Жили бы, скажем, в «Крийоне», в «Ритце»; а промозглой осенью, когда в Булонском лесу облетит листва, мы бы отправлялись в Отейль на скачки, греться в паддоке у больших жаровен с углем и наблюдать за тем, как лошади прыгают через ров с водой, берут банкетку и замшелый каменный барьер. Идеально. Проталкивались бы в бар выпить по коктейлю с шампанским, ужинали в «Ля Ру», а по выходным выезжали на фазанью охоту в Солонь. Да, да, идеально. И каждую ночь засыпали бы вместе. Это твоя мечта?

Дороти. Потрясающе, дорогой, подумать только! А что, у тебя так много денег?

Филип. Было. Пока я не связался с этой работой.

Дороти. И мы все это увидим, и Санкт-Мориц тоже?

Филип. Санкт-Мориц? Какая пошлятина. Еще скажи, Китцбюэль. В Санкт-Морице ошивается слишком убогая публика.

Дороти. Дорогой, тебе же необязательно со всеми знакомиться. Держись от них подальше. А это вправду сбудется?

Филип. Ты бы хотела?

Дороти. Ах, дорогой!

Филип. А в Венгрию, как-нибудь осенью? Там очень дешево можно снять поместье, при этом платить надо лишь за то, что подстрелишь. Придунайские равнины славятся огромными стадами гусей. А еще, ты бывала когда-нибудь в Ламу? На длинном и белом пляже среди перевернутых на бок плоскодонок, где пальмы всю ночь шелестят под ветром? Или в Малинди – там можно кататься на досках, ловя волну, северо-восточный муссон овевает приятной прохладой и свежестью, а по ночам не нужны ни пижамы, ни одеяла. В Малинди тебе бы понравилось.

Дороти. Не сомневаюсь, дорогой.

Филип. А была ты когда-нибудь в «Сан-Суси»[41], в Гаване, воскресным вечером на танцах в патио? Там растут королевские пальмы, они совсем серые и напоминают колонны; под ними можно всю ночь играть в кости или в рулетку, а на рассвете отправиться завтракать в Хайманитас. Там каждый друг друга знает, и так от этого весело!

Дороти. Неужели мы и туда поедем?

Филип. Нет.

Дороти. Почему, Филип?

Филип. Мы никуда не поедем.

Дороти. Но почему, дорогой?

Филип. Поезжай одна, раз тебе так хочется. Я только набросал маршрут.

Дороти. Но почему не вместе?

Филип. Езжай. Я везде уже был – и оставил все это позади. Дальше я продолжу свой путь в одиночку – или с теми, кто разделяет со мной мои цели.

Дороти. И я с тобой, можно?

Филип. Нет.

Дороти. Почему же нельзя? Я могу научиться… и я ничего не боюсь!

Филип. Во-первых, я сам не знаю, где это. Но даже если бы знал – не взял бы тебя.

Дороти. Почему?

Филип. Да потому что от тебя никакого проку. Ты просто недоучка и ленивая дурочка. И пользы от тебя никакой.

Дороти. Отчасти ты, может, и прав, но польза-то от меня есть!

Филип. И какая же?

Дороти. Ты знаешь… должен знать. (Принимается плакать.)

Филип. А, ты об этом.

Дороти. Это для тебя ничего не значит?

Филип. Подобный товар не стоит того, чтобы за него переплачивать.

Дороти. Так я – товар?

Филип. Да, и весьма привлекательный. Самый лучший, что мне попадался.

Дороти. Отлично. Я рада, что мы это выяснили. И рада, что ты сказал это днем. А теперь убирайся. Самовлюбленная пьянь. Напыщенное трепло. Это ты – товар, ты! Никогда так не думал? Это за тебя переплачивать незачем.

Филип (смеется). Нет, не думал. Хотя понимаю твою точку зрения.

Дороти. Да, так. Причем товар-то порченный донельзя. Дома не бываешь. Ночами шляешься. Грязный, гадкий и непутевый. Ужас какой дурной товар. Я просто на упаковку клюнула, вот и все. Я даже рада, что ты уходишь.

Филип. Правда?

Дороти. Еще какая правда. Обойдусь и без твоего товара. Но для чего было рассказывать про все эти места, если мы туда никогда не поедем?

Филип. Мне очень жаль.