«Я больше никогда ее не увижу, – закричал Юсуф и набросился на Эстер с бранью. – Почему ты приказала мне протянуть ей этот светильник?» «О сын моего дяди, – ответила Эстер, – ты же знаешь, что, если бы я могла выходить из дома, я бы давно вас свела, – и она снова заплакала. – Да будут счастливы счастливые, – продолжила Эстер, – но что же делать тому, чье сердце истекает болью и одиночеством? Кто меня обвинит, и кто меня оправдает? Хорошо, я сделаю, как ты просишь, – сказала она наконец, – и схожу к ней сегодня вечером». Она переоделась невольницей и вечером незаметно ускользнула из дома. «Это ты объясняла ему мои знаки?» – с гневом набросилась на нее Азиза, когда Эстер вошла в сад. «Я», – ответила Эстер, и Азиза прижала ее к себе. «Вот у кого была вторая половина этой газели», – прошептала она с нежностью. С тех пор, как и прежде, Азиза иногда позволяла Юсуфу приходить к себе, но еще чаще она виделась с Эстер. «Что же может их связывать?» – недоумевал Юсуф.

Тем временем телесная страсть к Азизе разгоралась в нем все сильнее. И тогда она сказала Юсуфу: «Клянусь Аллахом, ты должен жениться на Эстер, и вы сможете поселиться у меня, потому что ты арендуешь у меня полдома в Яффе. А иначе я больше не стану тебя видеть, потому что мне дорого мое доброе имя». Поначалу Юсуф опечалился, подумав о том, что ему придется жениться на девушке худой, мечтательной и с грустными глазами, тем более что – после того как с Азизой сложилось все столь удачно – он начал считать приснившийся ему сон пророческим, а Азизу – одной из тех сорока женщин, которые были суждены ему в ближайшее время. Но потом Юсуф вспомнил, как удачно все устроила Эстер в истории с Азизой и что без нее он скорее всего Азизы бы не получил. Тогда он подумал, что если Эстер и дальше будет помогать ему искать других женщин, то и она может оказаться полезной; тот же факт, что он женат, поможет ему избавиться от их последующих притязаний. Юсуф пошел к своему отцу, Аврааму ибн Дауду, и спросил его, скоро ли они с Эстер напишут брачную запись. От этих слов возрадовалось сердце Авраама, потому что он обещал своему покойному брату, да будет благословенна его память, выдать его дочь за своего сына и то же самое он обещал покойной жене своего покойного брата, да будет благословенна память их обоих. Повесть «О любящем и любимом» рассказывает, что, когда подошел день, назначенный для написания брачной записи, в доме ибн Дауда вымыли мраморные полы, разостлали ковры, завесили стены тканями, вышитыми золотом, и поставили по комнатам все, что необходимо – и халву, и баклаву, и блюда со сластями. Помимо этого повесть сообщает, что в день свадьбы у них в доме собрались эмиры, вельможи, военачальники, богатые купцы, и ели все эти кушанья, и много радовались, – но это сообщение, вероятно, следует счесть несколько преувеличенным, поскольку ни эмиров, ни вельмож в Хайфе тех времен не было, да и скорее всего и в любом другом месте они бы не пришли на свадьбу сына купца.

Уехать из родительского дома оказалось сложнее, поскольку нарушало обычай, но Юсуфу и Эстер удалось сделать и это; из Хайфы они переехали в Яффу и поселились в доме Азизы. Юсуф чаще спал с Азизой, с Эстер же гораздо реже; когда он уходил, невольницы Азизы присматривали за подступами к ее дому. Азиза обращалась к Эстер знаками, и Эстер ей отвечала; потом она обращалась к Азизе, и Азиза ей отвечала. Юсуф много ел, еще больше пил; иногда он кричал на них, немного бил, даже проклинал их и требовал от Эстер найти ему еще женщин; время от времени надолго пропадал. Но потом он успокаивался, потому что его жизнь была сытной и спокойной. Так что постепенно Юсуф располнел и начал лосниться; а Эстер была как тень, и только когда она оставалась с Азизой, она наполнялась жизнью. Но потом все изменилось.

«Зачем он нам нужен?» – спросила как-то Азиза, прижимая ладони к плечам Эстер; «Он наш муж, – ответила Эстер, – и к тому же он сын моего дяди». – «Так ты его больше не любишь?» – спросила Азиза осторожно. «Нет, – ответила Эстер очень грустно, – а ты?». Азиза не ответила, но глаза ее просияли. Когда Юсуф вернулся домой, он выглядел еще прекраснее, чем обычно; он был сытым и счастливым, как никогда; мышцы его раздувались, а щеки сияли. Эстер и Азиза накормили его и налили вина, и бокал только успевал переходить из рук в руки. Когда же он уснул, Азиза позвала невольниц, и вместе они привязали Юсуфа к столу, а потом Азиза достала тот нож, который когда-то оставила на груди Юсуфа. Но, покрутив нож в руках, она передумала и отложила его в сторону; потом, знаком приказав рабыням сесть Юсуфу на ноги, сама села ему на плечи и, обмотав веревку вокруг горла, душила его до тех пор, пока голова Юсуфа не упала набок. В полусне и полуагонии Юсуф вздрагивал, задыхался, вырывался и хрюкал, а Эстер придерживала его за руки и грустно на него смотрела.

Так Азиза и Эстер стали жить вместе. Они радовались солнцу и еще больше радовались высокому голубому морю. Единственная проблема была связана с телом. Задушив Юсуфа, они обе вдруг обнаружили, что все еще его любят, и поэтому Эстер и Азизе захотелось, чтобы он продолжал оставаться с ними. Но одновременно оказалось, что Юсуф вызывает у них такое раздражение, что поначалу они даже собирались его съесть. И все же по здравом размышлении они пришли к выводу, что это желание является диким. «К тому же он наш муж, – сказала Азиза, – и нам следует с ним жить, пока он не даст нам развод». Поэтому они положили труп Юсуфа в подвал, выбрав самый дальний и холодный угол; иногда же, соскучившись по нему, они доставали его из подвала, наряжали в свежие одежды, ласкали его и укладывали рядом с собой во время еды. Они говорили от его имени и читали от его имени стихи. У знакомых портных они заказывали для Юсуфа одежду, а жителям Яффы, которые практически его не знали, не было до его судьбы никакого дела. Родителям же Юсуфа Эстер написала, что он уехал в далекие страны с караваном, но, будучи хорошим мужем, регулярно дает о себе знать и у него все хорошо. Как и положено женщинам, они мало выходили из дома, любили друг друга и жили счастливо, пока одна из невольниц случайно не рассказала знакомым, что ее хозяйки держат в подвале «мертвое тело», с которым иногда разговаривают и даже обедают. На следующее же утро разъяренная толпа с оружием и кольями ворвалась в дом к Азизе, нашла тело Юсуфа и на месте забила до смерти не только обеих женщин, но и невольниц Азизы. Еще некоторое время разъяренные жители города волокли по земле их тела, вычерчивая вдоль улиц широкую полосу крови, стекавшую из разбитых черепов. Но именно поэтому нет ни доли преувеличения в утверждении одного из очевидцев о том, что Азиза и Эстер жили вместе долго и счастливо и умерли в один день.

В 1187 году Хайфа была захвачена Саладином и ее стены разрушены. Маленькое государство крестоносцев вступило на путь окончательных уступок и гибели. Тем не менее стены Хайфы были восстановлены еще один раз – французским королем Людовиком Девятым Святым, сыном Бьянки Кастильской, после его освобождения из плена в Египте. Однако уже в 1265 году город был захвачен Бейбарсом Мамлюком, незадолго до того – в качестве командующего египетской армией – победившим монголов в битве при Айн Джалута в восточной Галилее. После победы Бейбарс не только обманом убил султана Египта Кутуза, но и почти сразу же обратился против своих недавних союзников, крестоносцев, чья помощь во многом предрешила его невероятную победу при Айн Джалуте. Стремясь навсегда лишить крестоносцев возможности вернуться в Хайфу, Бейбарс приказал разрушить значительную часть стен и домов города. И действительно, при мамлюках Хайфа приходила во все больший упадок – пока наконец в декабре 1516 года она не была захвачена армией турецкого султана Селима Первого. Но как раз для Оттоманской империи Хайфа оказалась расположенной крайне неудачно. Египет – даже после его подчинения султану – продолжал оставаться одним из центров военной и политической силы и находился в состоянии спорадического противостояния центральной власти. И, соответственно, земли, расположенные на пути из Анатолии в Каир, постоянно являлись не только объектом открытых политических споров и притязаний, но и в еще большей степени – скрытых интриг. Именно поэтому до середины восемнадцатого века ни центральная власть, ни ее непокорные египетские вассалы не могли здесь утвердиться. Хайфа все больше становилась «ничьей землей»; новые дома давно уже не строились, а наместники, направляемые султаном, раз за разом убеждались в своей беспомощности.