труп императора. И теперь уже императрица Жун Иньлин бежала тем же подземным ходом, унося с собой новорожденного сына! Увы, их конец был тем же самым. Так предводителю мятежников вернулось совершённое им зло.

Линьсюань не глядя сунул в рот что-то ещё, на вкус оказавшееся сладким. Историю Чжэн Гуана он знал, но вот что предыдущая императрица с ребёнком точно так же пыталась спастись подземным ходом, как и её преемница, оказалось для него новостью. В романе падение династии Цзюэ обрисовывалось в самых общих чертах, ибо для сюжета было в целом несущественно. Между тем один из внимавших сказителю слушателей вдруг возразил:

— А разве Чжэн Гуан, свергнув императора Цзюэ, сделал злое дело? Династия Цзюэ утратила добродетель и милость Небес, а Чжэн Гуан попытался возродить благое правление и спасти Поднебесную!

— Вы считаете, что Чжэн Гуан был добродетелен? — брови сказители встопорщились от возмущения. — Это был тиран, подобный Цзе и Чжоу Синю**! Сколь невежественным надо быть, чтобы не знать этого!

Линьсюань тихо хмыкнул и налил себе ещё чая. Да, такова была официальная «линия партии», то бишь правящих ныне заклинателей: Чжэн Гуан был тиран и злодей, и правильно мы сделали, что его уничтожили. А раз он плох, то свергнутая им династия, разумеется, перешла в разряд хороших. Вот только простой народ этой линии не разделял, что характерно, и последующие события должны были наглядно это доказать. В конце концов, не так уж много времени прошло, ещё полно тех, кто может сравнить, как жилось людям при Цзюэ, при Чжэне и сейчас.

— Да где уж нам знать вежество, — нахально заявил кто-то. — Грамоте не обучены. Да только при императоре Чжэне поля не жги и в дома не врывались. И не угоняли никого.

— И налоги выровняли, — добавил кто-то.

Сказитель обвёл оппонентов недовольным взглядом, после чего неожиданно указал на мирно сидевшего в своём углу Линьсюаня:

— Тогда спросите у бессмертного заклинателя, хорош ли был император Чжэн, или нет!

Все обернулись к Линьсюаню. Интересно, подумал тот, сказитель говорит то, что действительно думает, или просто привык доносить до слушателей правильную для властей точку зрения? Вот только области, живущие под властью ордена Линшань, отличались куда большей свободой суждения, чем другие. Вероятно, потому, что в отличие от большинства заклинателей, издавна служивших только себе, их орден изначально был создан самими императорами — в попытке создать противовес набравшим слишком большую силу заклинательским кланам. В разборки Чжэна и Цзюэ Линшань вмешиваться не стал, но после спокойно сотрудничал с новым правителем. Трудно сказать, почему представители ордена не участвовали в решающей битве, в которой погиб император Чжэн Гуан — а вовсе не на пороге своего дворца, как можно было подумать, выслушав сказителя — возможно, потому что всё произошло слишком быстро. А может, император просто не решился довериться заклинателям, когда восстали их собратья. Так или иначе, руководство Линшаня приняло изменившиеся правила игры, договорилось с победителями и вошло в новую элиту, но в отношении прошлого заняло нейтральную позицию, не порицая и не восхваляя никого из участников династического кризиса.

Между тем десятка три глаз продолжали выжидательно глядеть на него, и Линьсюань понял, что отмолчаться не удастся.

— Император Чжэн хотел блага государству, как он его понимал, — степенно, как и положено уважаемому заклинателю, сказал он. — Срок династии Цзюэ вышел, хороша она была, или плоха, она уже не могла обеспечить порядок в стране. Убийство младенца, конечно, зло, если он имел к этому отношение, а не исполнители зарвались. Но убить другого младенца — зло не меньшее.

— Раз господин бессмертный так говорит, ничтожный не смеет спорить, — поклонился сказитель, и тут же выдвинул финальный убойный аргумент: — Но, если император Чжэн и правда был благословлён Небесами, разве они потерпели бы, чтобы его самого убили всего через пятнадцать лет, и от его рода не осталось и следа?!

Линьсюань улыбнулся. Ему было, что сказать на это, но его возражения, как выразились бы в его мире, стали б спойлером.

А между тем императрица Жун в попытке спасти своего сына преуспела куда больше императрицы Хуан. Да, её саму убили, но перед этим она успела спрятать ребёнка у верных людей, а схватили её с сыном какого-то нищего, что продал своего младенца за ломаный грош. Увы, верные люди тоже пострадали от преследований, но их сердобольная кухарка выдала мальчика за своего, и тем, сама того не подозревая, спасла будущего императора. После смерти приёмной матери подросток отправился пытать счастья в орден Линшань. И сейчас проживал где-то там, среди внешних учеников.

По сути, ещё одна история короля Артура, раздумывал Линьсюань, покинув чайную. Выросший в безвестности принц, познавший страдания народные, отвоёвывает отцовский трон и наводит на земле мир и во человецех благоволение. Только узнан он был не по волшебному мечу, а по нагрудному знаку да по сходству со своим царственным отцом. Госпожа Небесная-Рассветная не стала заморачиваться с оригинальностью сюжета. Или просто добросовестно описала то, что произошло на самом деле?

Должно произойти, поправил себя Линьсюань. Остаётся предположить, что автор романа — не только путешественница между мирами, но и провидица. Хотя, что Линьсюань знает о перемещениях между вселенными? Может, это он просто прибыл слишком рано. В любом случае, до сих пор всё, что он видел и узнавал, соответствовало тому, что он прочёл.

Между тем на Гаотай уже опускались сумерки. Народу на улицах становилось заметно меньше, уличные торговцы сворачивали свою деятельность, многие прилавки уже пустовали. Линьсюань лениво подумал, что, пожалуй, пора возвращаться, когда увидел улицу, которая была ярко освещена, да и людей на ней было больше, чем, наверное, во всём в стремительно пустеющем городе вместе взятом. Улица была короткой, но прямой и широкой, застроенной не бедными на вид двухэтажными домами. И с каждого из этих домов свисали гирлянды красных и жёлтых фонариков — с карнизов, крыш, навесов над входной дверью. И даже торговцы здесь не торопились, в отличие от других, по домам. Линьсюань приостановился, разглядывая прилавок, на котором, должно быть, закупались все обитатели улицы. На прилавке и на стойках вокруг него было выставлено множество бумажных фонарей, разных форм и размеров, расписных и однотонных. Хотелось изучить их поближе, но Линьсюань уже по опыту знал, что стоит только проявить интерес, как продавец тут же примется расхваливать товар, и придётся либо вступить в диалог, либо уйти.

— Мастер Хэн! Господин бессмертный Хэн, какая радость!

Линьсюань оглянулся. Перед дверью ближайшего дома стояла, радостно улыбаясь, толстая женщина в ярком платье и таком кричащем макияже,