Бросив сумку в коридоре, скинула  с себя одежду и, облачившись в домашнюю футболку, обессилено рухнула на кровать. А дальше провал. Темнота и спокойствие.

Сквозь сон я услышала какой-то грохот. Он разбудил меня. Подскочила на кровати, испуганно озираясь по сторонам. Из коридора слышались чьи-то шаги и шепот. По венам разлился адреналин, стряхнув с меня остатки сна.

Мой пистолет лежал в тумбочке,  и я тут же потянулась за ним. Схватив ствол, передернула затвор и, прижавшись спиной к стене, принялась пробираться к выходу. Раз. Два. Три. Выдохнув и набравшись храбрости, выглянула из-за угла. А там темнота.  А потом удар. Боль в голове такая, что из глаз посыпались искры. Последнее, что помню, как я падаю на пол и палец автоматически нажимает на спусковой крючок. Происходит выстрел, он громким звуком вспарывает мой слух. Голова бьется об пол. Больно. И наступает темнота.

Шторм

За спиной раздался лязг металлической двери. Спертый, затхлый запах подвала и острый смрад потных тел ударил в нос. Здесь от каждого квадратного сантиметра веяло грязью и безнадегой.

Переполненная выродками и отбросами камера. Здесь сложно остаться чистым. Сложно остаться в здравом уме и с холодным рассудком. Они ведь делают это специально. Впихнуть в    крохотную коморку человек десять народу, как за «здрасте». В облезших  стенах, да в спертом от бесконечного туберкулезного кашлянья воздухе мало свежих мыслей остается в голове.

Каждый следующий день отбирает остатки разумного. Все сложней держать в себе ярость, боль. Все трудней оставаться человеком.

Зашел в хату. На нижней шконке двое пассажиров. Новенькие, видимо попали сюда, пока я со следачкой катался. Прошел в угол и забрался наверх. Мест в камере не хватает. По двое на нарах сидят, да по трое. Только на мою кровать хер кто позарится.

Прикрываю глаза. Тело болит, при каждом выдохе скручивает. Как пить дать, ублюдок ментовской пару ребер сломал. Да плевать, в общем- то. На мне как на собаке заживет. Только не нравится мне его наглость и внимание пристальное.

Карты путают менты.  На кой хер дали мое дело соплячке?  И это не с подачи Дробина. Не-е-ет. Он сам в ярости. Истерил вчера, как чертова недотраханая баба. То ребра ломает, то к потолку подвешивает. И сам до конца не знает, чего хочет.

Бабки с меня требовал за наркоту. Мол, долю ему не отстегнул. Какая нахер доля, если парней моих перебили и машину сп*зд*ли?  Не удивлюсь, если это с его подачи сделали, и наркота сейчас у него. Дробин - жадная мразь, но не тупая. Он знает, что с Ольгой меня подставили, и может знать, кто это сделал. Вот только зачем ему это? Сажать меня сюда – равно лишить себя приличного ежемесячного заработка. Я хорошо ему отстегивал, не тормозил, когда его аппетит рос. А тут яму себе вырыл, и сам бесится. За малым не угрохал вчера... не знаю, как он остановился. В конце, будучи на точки кипения, выдал странную вещь. Ему нужны были мои бабки. Нет, не доля за наркоту. Ему нужны были все мои деньги... Кретин. Он бл*ть под чем-то, иначе не стал бы загонять этот бред.

Потер устало лицо. Внизу раздавались громкие голоса. Какая-то потасовка. Костлявый, наглый и бычиный тип. Проверял на прочность новеньких.  

Отвернулся к стенке. А перед глазами она снова. Оля. каждую ночь снится. Только и держат на плаву, что мысли о мести.  Только она с ума не дает сойти в этой грязной яме. Каждую ночь приходит Лелька ко мне. Будто под водой.  В белом нежном платье. Еще красивее, чем была, только глаза у нее печальные. Плачет. Говорит мне что-то, а я ж не слышу ни хера. Не могу разобрать ни слова. Бешусь от этого, тянусь к ней, только она на глубине. И сколько бы я ни плыл, никак не добраться до нее. Злюсь на себя, за беспомощность свою, за то, что не смог ее защитить, мою девочку. Позволил каким-то ублюдкам больно ей сделать... И каждый раз выныриваю ото сна, а с горла хриплое бульканье вместо крика. Подскакиваю на нарах, в этом спертом душном помещении, в темной, сырой клетке. И еще хуже становится.  Я ничего не могу сделать сейчас. Ни-че-го.

Возня немного стихает. Новенький на полу, в луже собственной крови. Леший, старший по хате, наконец-то уставший от шума ставит на место Костлявого. Слышу, как дед поднимается со шконки, стучит по спинке моих нар.

- Разговор есть. Идем, за чифиром обсудим, - хриплый, прокуренный голос над головой.

Мне на х?й его разговоры не сдались.  Но Леший здесь единственный адекватный персонаж. Да и за порядком следит. В дань уважения, спускаюсь вниз. Он уже за столом. На полу, у параши валяется новенький. Скрученный в позе зародыш, вытирает с лица кровь. На своей шконке, угрюмый Костлявый, прячет ладонью только что заработанный фингал. 

- Это ментяра тебя вчера так? – старик окидывает меня внимательным взглядом.

После того как Дробин вытащил меня из камеры и засунул в карцер я не был здесь. К следачке поехал уже оттуда. Дали только шмотки новые, те в кровище были.

- Все нормально, Леший. Не родился еще тот мент, который способен навредить мне.

Он кивнул.

- Меня радует твой оптимизм, но ты же понимаешь, что долго так не протянуть... что с твоим человеком?

Вот тут с ним не поспоришь. Я сам понимал, что дела с каждым днем идут все хуже, и надежды все меньше.

- Мертв.

Он кивает.

- На меня сегодня вышли люди Орлова. Планируется большое событие. Есть вариант сделать ноги, ты мне нужен...

Побег? Это решило бы мои проблемы.

- Ты доверяешь им? И насколько хорош план? Такое не провернуть на одном энтузиазме...

Дед окидывает неспешным взглядом пространство. Убеждается, что все заняты своим делом.

- План хороший, не сомневайся. Много не скажу, но начнется движение с двух сторон корпуса. В  левом административном крыле начнется пожар. В это же время в мед части захватят в заложники медичек. Действовать будем быстро...  Пока будет суматоха, мы с тобой  возьмем пару конвоиров и переодевшись, выйдем отсюда...

Слишком уж складно и легко все звучало.

-  Не думаю, что удастся выбраться по-тихому.  Сюда ОМОН  нагрянет в течение пятнадцати минут, положат всех, без разбора. И остальные как?

Он наклоняется, так чтобы нас уж точно никто не услышал.

- Все и не должны выйти... Орлов, ты, да я.

Усмехнулся. Тогда понятно, почему старик уверен, что мы  в легкую выберемся. Пока его шестерки будут прикрывать нас, он собирается смыться.

- Ты же понимаешь, что тут побоище начнется?

В его глазах вспыхивает удивление.

- А тебе жалко кого-то? Может Костлявого? Этот чертов псих не знает и жизни другой, кроме решетки. Или кого ты имеешь в виду?

Внимательный взгляд его глаз действовал на нервы. Но в любом случае, побег – это единственное, что сможет мне помочь. Это реальный шанс.