Недалеко она ушла от старухи. Научилась людьми управлять на расстоянии. Не прошли даром Софьины уроки. Всего-то и надо, чтобы сплести мысли Алисе и Дэну, – направить поступки в нужное русло. А там уже само собой завертелось, закрутилась пелена событий.

– Я не жалею о своем решении, более того, сейчас, глядя на тебя, я понимаю, что был прав. Ты из тех женщин, которые тянут мужчину назад. У нас все равно ничего бы не получилось.

– Неужели смолчит? – Мара подалась вперед, прислушиваясь.

Смолчала.

Через пару минут вышла.

Лицо – белая маска. Ни одной эмоции. Только признание его правоты. Ничтожество.

– Мара, зайди ко мне!

Она закрыла приемную на ключ и вошла в кабинет Вадима.

– Раздевайся! – в слепой ярости барабанил по клавишам, набирая текст письма.

Мара усмехнулась и одним движением освободилась от платья-чулка. Под платьем ничего не было.

Вадим резко отъехал от стола и расстегнул ширинку.

– Работай!

Мара качнулась на высоких каблуках, подошла. Расставила ноги и пригнула его голову к сухому лону. Приказала:

– Начинай.

Делал он это неумело и по-мальчишески грубо.

Мара холодно отстранилась:

– Достаточно. Мне не понравилось.

Оделась и вышла, оставив босса в недоумении и растерянности.

* * *

Наверное, он всегда был таким. Просто она ничего не хотела замечать. Неужели она когда-то действительно думала, что он способен любить? Пусть не ее, пусть кого-нибудь. Хоть собаку на коврике, но любить.

Куда все уходит? Почему люди, еще вчера делившие хлеб и постель, вдруг разом становятся чужими? Почему не могут вспомнить моменты близости, запах волос и кожи, вкус поцелуев?

В щеки бил холодный снег. Сапоги месили сизое тесто. На ум пришла старая песенка: «Я его слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила». Сотни женщин поступают точно так же – выбирают не тех мужчин, подстраиваются, растворяются в них. Искренне верят, что сила их невероятной, чистой, красивой любви способна из плохого человека слепить хорошего. Слепо убеждены, что такая любовь вызовет столь же сильное ответное чувство.

Что ж, так и происходит. Только ответное чувство напоминает насилие. Изощренное, продуманное, безжалостное.

Мужчине нравится день за днем уничтожать женщину, живущую рядом с ним. Сначала он забирает ее уверенность, затем независимость, затем веру и напоследок втаптывает всю ее суть каблуком в грязь, стараясь сделать это как можно больнее и унизительнее. И каждый раз требует нового подтверждения: «Ты все еще любишь меня? Дура! Так получи за это!»

Однажды осознаешь, что его больше нет в твоей жизни. Ушел, забрав все нажитое имущество, твое настоящее и будущее. Уговариваешь себя, что придет день, и станет легче. Недели сменяются месяцами. Месяцы годами, а легче не становится. У тебя нет тебя самой. Все уничтожено. Выжжено. И снова, и снова извечный бабий вопрос: «Мой милый, что тебе я сделала?»

Если ты любишь, ты уязвим, слаб и беззащитен перед тем, кто любит тебя чуть меньше, чем ты сам, или не любит вовсе.

Но как же тогда пирожное «картошка»? Вадим встречал ее каждый вечер (Сара тогда работала допоздна) и всегда приносил с собой ее любимое пирожное: «Спасибо, любимый! – Что ты, это такая мелочь».

Собственно, за эту мелочь она тогда его и полюбила. Никто не покупал пирожных, никто не признавался в любви, никто не восхищался ее телом, никто не хотел от нее детей. Только Вадим. Куда же тогда все исчезло? Почему все это случилось с ней?

Отец и мачеха говорили: если ты будешь хорошей, все в твоей жизни будет хорошо. В ней будут хорошие люди, хорошая работа, хороший дом и хорошая семья. Всего-то и надо: быть хорошей для всех. Сара старалась. Видит бог, как она старалась. Только ничего путного не получилось.

– Приняли? – сияющий Данила протянул розу. – Замерз, пока тебя ждал.

Притянул ее к себе за воротник и по-хозяйски поцеловал в губы.

Сара ответила на поцелуй, но ничего не почувствовала.

Данила казался довольным. Все шло так, как ему хотелось. Девушку по его протекции приняли на работу. Он ее ждал, встретил. Поцеловал, она не сопротивляется. Все отлично! Бинго!

– Отпразднуем?

– Отпразднуем.

Все-таки он много для нее сделал.

В ресторане она застыдилась – и старого твидового костюма, и слежавшихся под шапкой серо-рыжих волос, и мокрых следов от разбухших сапог на белом ковролине.

Данила не шел, а танцевал, не замечая ничего вокруг. Галантно провел к столику, усадил, вручил меню.

– Ты что любишь – рыбу или мясо?

– Мне все равно. Закажи сам.

Он произнес несколько непонятных названий. Официант кивнул и удалился, держа белую спину. Они остались одни.

– Как мама? – спросила, чтобы заполнить паузу.

– Неплохо. Отдала мне фирму, развивает новый бизнес. Надеюсь, ты не держишь на нее зла? Не обижаешься?

– Я вообще ни на кого не обижаюсь, – пригубила вино.

– Даже на Вадима? Неужели ни разу не хотелось отомстить?

– За что?

Дэн укоризненно коснулся ее руки:

– Милая Сара… Месть – это квинтэссенция обиды. Когда-то и я, и Вадим обидели тебя. Твое право поквитаться с нами.

– Мне незачем тебе мстить, Даня. Я сделала свой выбор. И ты сделал свой. Наш выбор оказался неправильным. И что с того? А Вадим… За что мне ему мстить? За то, что он позволял себя любить? За то, что не смог сказать «нет», когда мы подавали заявление? Или за то, что испытывает удовольствие, когда говорит мне, что я ничтожество? Так оно и есть. В этом он солидарен с твоей матерью. Алиса Михайловна уже не первый раз доходчиво мне объяснила, кто я и зачем. Надо сказать, ее позиция за годы и годы нисколько не изменилась. Да и ты в глубине души тоже знаешь: раз я позволяю так обходиться с собой, значит, я – ничтожество.

– Самоуничижение, Сара! Оно тебе не идет. Как не идет этот костюм и тусклый цвет волос. Твой стиль – яркие платья и каскад рыжих волн, веснушки и туфли на высоких каблуках. Знаешь, почему женщина должна носить высокие каблуки? В них походка становится летящей и одновременно неуверенной. Такую женщину хочется подхватить на руки и нести, вдыхая аромат ее духов.

– А ты?

– Что я?

– Тебе хочется подхватить меня на руки?

– Хочется.

– Не ври.

– Нравится страдать? Выглядеть на двадцать лет старше? Одеваться, как старая тетка? Всего бояться, от всего отказываться?

Она задумалась.

– Наверное, нравится, если я так выгляжу.