Ничего не ответил.

Она присела рядом и медленно провела по его воспаленному пульсирующему лбу.

– Знаю, что болит. Сила из тебя рвется невероятная. А вот куда направить ее, не знаешь и не умеешь пока. Хочешь, помогу тебе?

– Как? – прохрипел Сухопаров. Мысли путались, но от ее прикосновения действительно стало легче. Боль отступила.

– Силу твою высвобожу, – терпеливо объяснила старуха. – Управлять ею научу. Будешь сильный-сильный. Всех победишь.

– Всех? – по-детски спросил.

– Всех! Земля – суть всех вещей. Все из земли происходит и в землю уходит. Земля жизнь родит и смерть принимает. Всех победишь – огонь, воздух, воду. Мару победишь. Делай то, что скажу, и все будет хорошо.

– А что делать? – с надеждой спросил.

– Она посмеялась над тобой. Она унизила тебя. Ты должен пойти и наказать эту женщину.

– Кого наказать?

– Разве не знаешь? – Голос старухи, нежный и вкрадчивый, ласкал, обещая освобождение от боли, освобождение от всего. – Ты должен наказать женщину, которая тобой пренебрегла.

– Наказать?

– Пойди и убей ее. Сделаешь это?

По щеке Сухопарова покатилась слеза:

– Мне очень больно. Очень больно, но я не хочу ее убивать. Лара хорошая. Лара любит меня.

– Лара презирает тебя. Она унизила тебя. Ты для нее никто. И тебе очень больно. Знаешь, что она о тебе говорит? Повернись!

Сухопаров повернулся и снова увидел Ларису.

Она сидела рядом с ним. В коротком синем пальто. Золотистые локоны, чувственный рот. Резинка чулка на белой, почти матовой коже.

Она чуть шевельнулась, раздвинув ноги. Сухопаров увидел влажное, зовущее лоно. Судорожно сглотнул от нахлынувшего желания.

– Ты урод, Петюня, – улыбнулась Лариса. – Ты – жирный орангутанг. Слышишь меня? Жирный. Ты воняешь и потеешь. Ты глуп. Скушен. Омерзителен в постели. Не то, что твой отец. Твой отец – настоящий мужик.

– Я убью тебя!

Сухопаров в бессильной ярости ударил по скамье. Он был один. Совершенно один. Только напротив – оконная рама с таким прозрачным стеклом. И сквозь него можно было разглядеть всю свою никчемную жизнь. Жизнь, которая только сейчас обрела смысл.

* * *

Монитор мигнул: «Корпоративный тренинг – начало в 17.00».

Есть полчаса, чтобы собраться и нарисовать смайлик на лице.

Павел Казус не любит хмурых и недовольных лиц.

Сара сгребла вещи в сумку и, стараясь быть незаметной, направилась в дамскую комнату – наводить марафет. Если повезет, она еще успеет выпить горячего шоколада из автомата.

В туалете пусто. Сара выложила косметику на белый кафель и начала рисовать лицо. Руки дрожали, и линии получались нечеткими. Косметичку подарила Мара. Она же научила этой нехитрой премудрости – рисовать лицо перед ответственными мероприятиями.

– Пока делаешь макияж, настраиваешься. Правильный образ – правильные мысли. А правильные мысли – правильные поступки, а правильные поступки – правильная судьба. Поняла?

– Не очень.

– Метафоры не твой конек. Пойдем другим путем. Ты кем хочешь быть на тренинге?

– В смысле – кем?

– Победителем или побежденным?

– Тренинг – это же не война, – Сара флегматично разглядывала россыпь разноцветных косметических карандашей и палитру блесков. – На тренингах учатся.

– Все вокруг – война, – отрезала Мара. – И только ты решаешь, быть тебе в этой войне победителем или проигравшим.

– Мне все равно.

Мара грациозно переложила нога на ногу.

– Почему ты себя не любишь? Мы с тобой почти месяц работаем, а ты – как была без эмоций, серая мышь, так ею и осталась.

– Рыжая.

– Что?

– Я не серая, я рыжая мышь.

Мара внимательно оглядела ее с ног до головы.

– Врешь, подруга. Ты серая – от макушки до пяток. Никаких оттенков, все в паутине. Это ведь из-за пальца, да?

Сара вспыхнула и, растерявшись, спрятала руку под стол. Жест получился глупым.

– Или твой шестой палец – отговорка, причина не быть собой? – задумчиво продолжала Мара, не отрывая тяжелого холодного взгляда.

Сара чувствовала себя амёбой под микроскопом.

Мара гибко потянулась, обнажив плоский гладкий живот.

– Как бы я хотела такой палец, как у тебя! – мечтательно протянула она. – Мужики бы в очередь вставали, чтобы поцеловать его.

– У тебя и так нет в них недостатка, – не удержалась Сара. – Даже Вадим не устоял.

– Ревнуешь?

– Кто я, чтобы ревновать?!

– Ты – женщина.

Мара наклонилась к ней близко-близко:

– Почему ты не любишь себя? Почему?

…Сара неловко очертила контур губ ярко-красным карандашом, провела помадой и тут же стерла. Смыла краску с глаз. Ерунда все это. Рожденный ползать – летать не может. Сгребла подарок Мары в косметичку и одернула бесформенную кофту. Кофта когда-то ярко-голубая, как небо, теперь выцвела, вытянулась. Саре она нравилась: складки на животе не видны.

Никуда не хотелось идти. За все время корпоративных тренингов Казус ни разу к ней не обратился, ни разу не посмотрел в ее сторону. Когда коллеги (их имен Сара так и не знала) выполняли упражнения в парах, она оставалась сидеть в своем уютном неприметном углу. Ее никто не трогал. До нее никому не было дела. И Сару это более чем устраивало.

Вадим сразу объявил: тренинг – дело добровольное, кто хочет – тот может не ходить. Но ходили все. В том числе, и Сара. По вечерам все равно некуда деваться. А так – иллюзия, что у нее появилась своя жизнь. Даже отец одобрил: «У тебя появилась своя жизнь, дочка? Молодец. Когда нас познакомишь?».

Сара пообещала, что скоро.

Всегда можно сказать, что не сошлись характерами.

Пять минут. Пора. Нужно успеть проскочить в аудиторию раньше всех. Слиться со стеной. Впасть в анабиоз. И не думать, не думать, не думать. Не думать о том, как больно и обидно, когда тебя предают свои.

Она тихонько прикрыла дверь и…

– Так и знала, что ты здесь! – Мара пила кофе из чашки тонкого фарфора. В отличие от других, не признавала простецких офисных кружек.

– Сейчас тренинг начнется.

Мара пребывала в добродушном настроении. Образ – добрая фея:

– Подождут. Дело ровно на минуту. Пойдем.

Наверное, они странно смотрелись в офисном коридоре. Высокая стройная Мара и низенькая толстая Сара, похожая на клубок старых ниток.

Куда они идут? Может, у Вадима… у Вадима Александровича незапланированное заседание и нужно сварить кофе, принести и расставить посуду?